2/15 декабря 1950 года Архиерейский Собор РПЦЗ , который начался в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле, а закончился в Новой Коренной Пустыни в Магопаке, опубликовал своё Послание к «возлюбленным во Христе чадам в рассеянии сущим». Это первое собрание архиеерев Зарубежной Церкви в Соединенных Штатах состоялось почти сразу по переезде туда из Германии Митрополита Анастасия (Грибановского) и Синода. Мы цитируем здесь ту часть Послания, которая показывает всемирное значение Истинного Православия, хранимого Зарубежной и Катакомбной Церковью в ХХ веке: «В то время, как в нашем Отечестве попирается доныне свобода веры и нравственная правда, Зарубежная Церковь высоко держит свое святое знамя, не склоняя его перед красным драконом и следуя священным для нее заветам Святейшего Патриарха Тихона и бесчисленного сонма наших священномучеников и мучеников, благословение которых она чувствует над собою. Чем более она ревнует о торжестве Христовой правды, тем более отвратительным является для нее облик коммунизма, как воплощения всякой лжи и неправды, как сатанинского начала, восстающего против всякого бога и чтилища, как религии зла, имеющего свои непреложные догматы, своих пророков и свой культ, установленный для созданных им кумиров. Напряженная непримиримая борьба с ним наполняет все тридцать лет ее существования.
Поскольку нынешний Московский Патриарх, и другие высшие иерархи Церкви в России остаются тесно связанными с безбожной советской властью и являются ее пособниками в ее преступной деятельности, направленной к разрушению царства Божия на земле, наша Зарубежная Церковь остается по прежнему вне всякого общения с ними, моля Господа только о том, чтобы Он просветил их духовные очи и отвратил их от того погибельного пути, на который они стали сами и влекут свою паству.
В тоже время мы, ее смиренные служители, лобзаем исповеднический подвиг Тайной или так называемой Катакомбной Церкви, будет ли она находиться в пропастях земли или скрываться в недрах самого Русского народа, храня тайну веры в чистой совести и борясь с ложью, распространяемой большевистской властью и предавшимися ей русскими епископами и клириками».
Присоковокупим к этой цитате выдержку из Завещания Блаженнейшего Митрополита Анастасия: «Дорогим моим братьям, сопастырям и сослужителям во Христе, завещаю непоколебимо стоять на камне Святого и спасительного Православия, свято хранить апостольское предание, блюсти братское единение, мир и любовь между собою и оказывать тому, кому Бог укажет быть после меня, вести корабль Зарубежной Церкви, оказывать такое доверие и творить такое же послушание взаимной любви, какое они всегда оказывали моему смирению. Краеугольным камнем для всех их взаимных отношений да послужит 34 апостольское правило, где так глубоко и ясно выражен дух соборного управления в Церкви.
Что касается Московской Патриархии и ея иерархов, то посколько они находятся в тесном, деятельном и доброжелательном союзе с Советской властью, открыто исповедающей свое полное безбожие и стремящейся насадить атеизм во всем русском народе, то с ними Зарубежная Церковь, храня свою чистоту, не должна иметь никaкого канонического, молитвенного и даже простого бытового общения, предостaвляя в то же время каждого из них окончательному суду Собора будущей свободной Русской Церкви.
Смиренный Митрополит Анастасий»
Уже в 1950 году Зарубежная Церковь заявила, что в СССР только Катакомбная Церковь хранит чистоту Православия, борясь с ложью, распространяемой большевистской властью и предавшимися ей епископами и клириками Московской патриархии. С ними же Зарубежная Церковь отказалась иметь всякое общение: каноническое, молитвенное и даже простое бытовое.
В 1922 году большевики провели правительственную кампанию изъятия церковных ценностей, во время которой под предлогом помощи голодающим Поволжья реквизировали драгоценные камни и металлы из храмов и монастырей Православной Российской Церкви. Кампания имела две цели: во-первых, ограбить и во-вторых, разгромить Церковь. Грабёж осуществлялся в процессе сбора средств на дело мировой революции и правительственные нужды, а разгром Церкви производился через расстрел духовенства и церковный раскол. Судебные процессы по делу о сопротивлении изъятию ценностей прошли по всей стране.
Из огромного числа этих судов неправедных история запомнила два: Московский и Петроградский. К петроградскому процессу было привлечено 87 человек: 28 из них были оправданы, 49 получили от 7 дней до 5 лет. Расстреляны были четверо: митрополит Вениамин, архимандрит Сергий (Шеин), профессор права Юрий Петрович Новицкий и адвокат Иван Михайлович Ковшаров.
Прибывший в Петроград весной 1921 года архимандрит Сергий (Василий Павлович Шеин, 1870-1922), управляющий бывшего Троице-Сергиева Патриаршего подворья, был «весьма пассивным членом правления Общества приходов и буквально спал на собраниях». Тем не менее, членство в Обществе вменялось в вину отцу Сергию на Петроградском процессе. Вина его усугублялась отягчающими обстоятельствами — дворянским происхождением, высоким положением в дореволюционном обществе и высшим образованием:
Начиная с 1893 года молодой выпускник Училища правоведения Василий Шеин последовательно занимает ряд ответственных административных должностей. Он состоит помощником обер-секретаря в Правительствующем сенате, помощником статс-секретаря в Государственном совете, а в 1913 году от своей родной Тульской губернии избирается в члены Государственной Думы IV созыва.
Главной же его виной была всё возрастающая преданность Церкви: «1913 год — радеющий о благе Церкви мирянин и государственный деятель, 1917-й — мирянин, церковный администратор, секретарь Поместного Собора, 1920-й — монах и священник, 1922-й — мученик Христовой Церкви». К своему сану и вообще к монашеству он относился с глубоким благоговением.
На допросе он отвечал с достоинством, но без малейшего намёка на высокомерие или презрение. Однако когда обвинитель попытался иронизировать над его саном, спросив: «Вы в миру были крупным помещиком, богатым человеком. Неужели вы приняли монашество по убеждению?», архимандрит Сергий возмутился: «Послушайте, Вы очевидно не понимаете, как оскорбителен Ваш вопрос. Я на него отвечать не буду».
И в своём последнем слове он говорил о монашестве, «нарисовал картину аскетической жизни монаха и указал на то, что, отрешившись от всех переживаний и треволнений внешнего мира, отдавши себя целиком религиозному созерцанию и молитве – он одной лишь слабой нитью остался привязан к сей жизни». Смертного приговора он нисколько не боялся: «Неужели же трибунал думает, что разрыв и этой последней нити может быть для меня страшен? Делайте своё дело. Я жалею вас и молюсь о вас». Свои последние дни перед казнью о. Сергий провёл в полном спокойствии, чтении и молитве. Стараясь облегчить положение «смертника» своему сокамернику о. Михаилу Чельцову, который немало унывал и беспокоился, о. Сергий читал с ним акафист Иисусу Сладчайшему, служил с ним всенощную, обедницу, панихиду по покойной матери протоиерея и прочитал найденные в томике свт. Иоанна Златоуста слова утешения в «скорбях и несчастиях, посылаемых от Господа человеку: «… Знай, что Господь все это делает для тебя, и ты в конце концов от Господа не только получишь избавление от всех горестей, но и сторицей вознаграждение». О. Михаил вспоминал позднее: «Впоследствии, уже в Доме предварительного заключения, сколько раз ни пытался я найти это место у Златоуста, так и не мог. Как будто оно куда-то из книги исчезло, или мы в те неповторяющиеся тяжелые минуты читали что-то, чего в книге не было. Тогда эти суждения Златоуста, видимо, ободрили о. Сергия, он прочитал их мне, и мы с ним на эту тему радостно побеседовали».
Восьмого июля смертникам приказали приготовиться к переезду в другую тюрьму, и священники исповедались друг другу. «Отец Сергий исповедался искренне, горячо и слезно. Это была его последняя земная исповедь», а по дороге на Шпалерную он шутил с конвоиром, угощая его клубникой и говоря, что «ягоды не отравлены, ибо мы и не думаем умирать». Расстреляли его через месяц после исповеди. Никто не знает, где он был казнён: до сих пор точно не известно, где именно были расстреляны четверо смертников Петроградского процесса, но большинство исследователей считает, что митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Юрий Петрович Новицкий и Иван Михайлович Ковшаров были расстреляны на станции Пороховые по Ириновской железной дороге.
10 сентября – день кончины (расстрел) Варвары Ивановны Брусиловой (урожд. Котляревской, 1899-1937), осуждённой на Московском процессе «церковников» в 1922 году. Судебные процессы над «церковниками» в деле изъятия церковных ценностей в связи с поволжским голодом 1922 года шли по всей стране. Самыми известными стали Московский (май 1922) и Петроградский (май-июль 1922). Совершенно особое место в Московском процессе заняла Варвара Брусилова двадцатидвухлетняя вдова и мать двухлетнего ребёнка. 3 апреля 1922 года она была арестована и 8 мая приговорена к расстрелу всего за одно слово, произнесённое в частной беседе. Но слово это было «политически неправильным». Брусилова произнесла слово «грабёж», проходя мимо храма, где происходило изъятие ценностей. Вот цитата из протокола её допроса на суде 29 апреля: «Брусилова: Проходя мимо нашей церкви и увидев происходившее там изъятие, оскорбившее моё религиозное чувство, я политически неправильным словом выразила своё настроение, причём я обращалась не к толпе, а к моей знакомой, случайно проходившей тут же».
В последнем слове 7 мая она сказала: «Ваш приговор я встречу спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет… Я милости и пощады не прошу…».
Её муж, бывший штабс-ротмистр лейб-гвардии Конно-гренадерского полка Русской Императорской армии Алексей Алексеевич Брусилов (1887-1919), сын прославленного военачальника Первой мировой войны Алексея Алексеевича Брусилова (1853-1926), командовал кавалерийской бригадой в Красной армии в 1919 году. В том же году он скончался, а вот при каких обстоятельствах — точно не известно. Большинство исследователей склоняется к тому, что он был захвачен в плен войсками Добровольческой армии — дроздовцами, деникинцами или корниловцами – и расстрелян. Но другие говорят о том, что Брусилов перешёл в Добровольческую армию и либо погиб на Дону, либо заболел тифом и скончался в Ростове, либо был убит при эвакуации из Новороссийска в 1920 году. Отец ротмистра Брусилова утверждал, что сын был бесспорно расстрелян белыми.
Бывший генерал от кавалерии Русской Императорской армии, командующий Юго-Западным фронтом в Первой мировой войне и изменивший ход войны своим знаменитым “Брусиловским прорывом”, генерал Брусилов добровольно вступил в Красную армию в 1920 году и возглавил в ней Особое совещание при главнокомандующем всеми вооружёнными силами Советской республики. Кроме того, он существенно помог новой власти тем, что подписал воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», в котором призывал их служить большевикам, и также и воззвание к воинам Добровольческой армии генерала Врангеля, призывая их сдаваться красным и тем сохранить жизнь. 96 тысяч врангелевцев, поверивших заслуженному генералу и сдавших оружие, были расстреляны из пулемётов или утоплены в Чёрном море, а также и многие из 14 тысяч русских офицеров, добровольно вступивших в Красную армию по призыву Брусилова, были репрессированы.
В отличие от мужа и свёкра, Варвара Брусилова, урожденная Котляревская, потомственная дворянка и внучка действительного статского советника, не имела никаких иллюзий относительно новой власти, не верила ей и сдаваться ей не была намерена. Меру наказания на процессе 1922 года ей заменили на 5 лет заключения и отправили в Новинскую тюрьму, откуда она 31 июля 1922 года писала Ленину. Письмо её ни в коем случае не было прошением о помиловании, а было обвинением большевикам: «Не милости, не пощады я у Вас прошу, я спокойно глядела в глаза смерти весь долгий месяц одиночного заключения после приговора… У Вас, именующего себя вождём русской революции, я спрашиваю: какими словами, если не кровавой расправой назвать Ваш революционный суд? Не думайте, что этим путем Вы искорените религиозное чувство в душе русского народа. Знайте, что тысячная толпа, присутствовавшая на нашем процессе в Трибунале в то время, как Вы поливали нас грязью и называли нас бандитами и людоедами, эта толпа приветствовала нас, как новых мучеников христианства всюду, где могла».
Непримиримая, бесстрашная Варвара Брусилова, имевшая мужество «поднять голос в защиту своих святынь», была в 1920-е годы известна всей Москве: москвичи называли её “православной Жанной д’Арк”. Не сломили её и Соловки, куда человек её духа неизбежно должен был попасть в те годы. В своём письме от 24 октября 1934 года Екатерине Пешковой Брусилова не роптала на свою судьбу, а только просила перевести её с лесоповала в лагерь и тревожилась о тех, кто остался на воле. В переводе было отказано, но несгибаемая Брусилова вела свою борьбу до конца. Она работала на ферме в Соловках, получила новый срок — 10 лет, несколько раз объявляла голодовки и в июне, примерно, 37-го года ее вывезли самолетом с Соловков на лесоповальную командировку Белбалтлага.
14 марта 1937 Варвара Ивановна Брусилова была арестована в Медвежьегорском районе, 2 сентября 1937 приговорена к расстрелу, а 10 сентября расстреляна по обвинению «в ведении антисоветской агитации». Место расстрела: Водораздел (VII-VIII шлюзы Беломорканала).
29 июня 1956 года Первосвятитель РПЦЗ Митрополит Анастасий (Грибановский) праздновал 50-летие пребывания в архирейском сане. По этому случаю, епископ Серафим (Иванов) вспомнил о том, какую роль сыграл митрополит в одном из самых ответственных и критических периодов истории Русской Зарубежной Церкви в 1945 году.
Сразу после второй мировой войны Запад был в страхе перед Сталиным: стоило тому захотеть, и Европа была бы захвачена Красной Армией в несколько недель. По всей Европе СМЕРШ и НКВД ликвидировали видных антикоммунистов (или похищали с последующей ликвидацией). Страшные события при выдаче армии Власова и казаков Лиенца запугали и держали в трепете всех русских эмигрантов и беженцев.
Русская Зарубежная Церковь тоже переживала в это время кризис. О Синоде много месяцев не было никаких известий, кроме тех, что распространяла большевицкая пропаганда: что Председатель Синода Митрополит Анастасий не то убит во время бомбардировок, не то увезён в Москву, где был вынужден признать советского патриарха.
Кроме того, Сталин стал искусно создавать иллюзию частичного возвращения страны к дореволюционным обычаям: в армии вернули погоны; воинские звания маршала, генерала, полковника; ордена Александра Невского, Суворова и Кутузова; в церкви восстановили патриаршество и назначили «святейшего патриарха всея Руси». Эмиссары Сталина ездили по всем странам русского рассеяния с торжественным обещанием полной амнистии и призывами брать советские паспорта и ехать в СССР: «Родина простила, Родина зовёт». Многие поверили.
Всё это создало смятение в русских зарубежных кругах, в том числе и в церковных. В сентябре 1945 парижский митрополит Константинопольской патриархии Евлогий (Георгиевский) признал сталинского патриарха, перешёл в Московскую патриархию, взял советский паспорт и публично заявил о своем намерении ехать в СССР. За месяц до него так же поступил парижский митрополит Зарубежной Церкви Серафим (Лукьянов), прежде резко выступавший против коммунистов. Позже выяснилась причина такого резкого изменения его взглядов: советские агенты недвусмысленно намекнули ему, что если он не признает московского патриарха, то будет предан суду, как военный преступник.
По приказу НКВД митрополит Серафим рассылал подчинённым и неподчинённым ему приходам Зарубежья указы с извещением о своем подчинении Москве и с требованием следовать за ним и возносить на богослужениях имя советского патриарха.
В Северной Америке митрополит РПЦЗ Феофил (Пашковский) также издал указ о поминовении патриарха. Подобное произошло в Южной Америке и на Дальнем Востоке, где большевицкие агенты сумели убедить архиереев, что митрополит Анастасий в Москве и признал патриарха.
Казалось, Русской Зарубежной Церкви приходит конец.
В это время Владимировскому монашескому братству имени преп. Иова Почаевского удалось вырваться из Германии и направиться в Женеву. Узнав, что митрополит Анастасий жив и находится с Курской Чудотворной Иконой в немецком городе Фюссене, братия отправили к нему посланника на велосипеде с письмом и с пакетом продуктов. Пакет у гонца украли вместе с велосипедом, но письмо мирополит Анастасий получил и узнал, что почаевская братия пробирается в Швейцарию и намерена помочь и ему туда пробраться.
Вместе с епископом Леонтием (Бартошевичем, в то время архимандритом), настоятелем Женевской церкви, почаевцы выхлопотали для митрополита Анастасия швейцарскую визу, и он прибыл с Курской Чудотворной Иконой в Женеву за два дня до Крестовоздвижения 1945 года, к престольному празднику женевского храма.
Владыка Анастасий немедленно разослал из Женевы телеграммы и письма всем архиереям Зарубежной Церкви с извещением, что Архиерейский Синод существует и находится в Германии, что к нему примкнули иерархи Украинской Автономной Церкви и Белорусской Церкви, что Синод не признал законным советского патриарха, а потому не может быть речи о подчинении ему и о возношении его имени на богослужениях.
Около полугода прожил митрополит Анастасий в Женеве, откуда было легко и удобно сноситься со всем свободным миром, чего нельзя было тогда сделать из Германии. Все это время было им употреблено на консолидацию позиций Русской Зарубежной Церкви..
Так слабый и беспомощный (по человеческому рассуждению) старец, находившийся под угрозой выселения из Швейцарии и под угрозой физического уничтожения чекистами, силой своего великого духовного авторитета разрушил козни московской патриархии, пользовавшейся поддержкой могущественного заграничного аппарата советской власти, и за шесть месяцев воссоздал Русскую Зарубежную Церковь.
По воспоминаниям епископа Серафима (Иванова), опубликованным в 1956 году в двухтомнике «Русская Православная Церковь Заграницей 1918-1968» Под ред. Гр. А.А.Соллогуб. Том 1. С. 201-205.
7/21 марта – день кончины архиепископа РПЦЗ Виталия (Василий Иванович Максименко, 1873-1960). Помимо многолетней просветительской деятельности в типографии Иова Почаевского, которую он восстановил в начале прошлого века в Почаеве и привёл к процветанию, а потом вывез из большевицкой России в русское рассеяние, архиепископ Виталий много и плодотворно потрудился для Зарубежной Церкви — в 1947 он вывел из-под промосковского влияния американскую епархию РПЦЗ и за несколько лет значительно расширил её, в 1948 возглавил Свято-Троицкий монастырь в в Джорданвилле и основал при нём духовную семинарию.
Василий Максименко родился 8/20 августа 1873 в Глафировке Таганрогского округа в многодетной и очень бедной семье диакона, который скончался, когда Василию было шесть лет, а через год скончалась и мать. «Мы остались круглыми сиротами на руках старшей сестры лет 18, Маши. Нечем было кормиться. Нас посадили на «чугунку» и свезли к маминому брату. Отсюда начались наши сиротские мыканья, пока не попал я в духовное училище» (Архиепископа Виталий Мотивы моей жизни). Окончив Мариупольское духовное училище и Екатеринославскую духовную семинарию, Василий Максименко в 1895 поступил в Киевскую духовную академию, но за участие в студенческих беспорядках был отчислен в 1896 без права восстановления и назначен сельским учителем. Отдавшись всей душой делу народного образования, Максименко писал об этом своим друзьям, учившимся в Казанской духовной академии, а они показывали его письма ректору академии епископу Антонию (Храповицкому, 1863-1936), и тот, добившись отмены Святейшим Синодом постановления Совета Киевской духовной академии, принял Максименко на 2-й курс в Казанскую. В 1899 Василий был пострижен епископом Антонием (Храповицким) в монашество, рукоположен в иеродиакона и иеромонаха и приписан к Донскому монастырю в Москве. В том же году он окончил академию со степенью кандидата богословия и назначен преподавателем Александровской миссионерской семинарии. Его нарекли Виталием в монашестве потому, что считали, что он очень болен, при смерти, и долго не проживёт. Есть монашеский обычай называть «Виталием» или «Зоей» (оба имени означают «жизнь») при постриге в таких случаях, когда постригаемый тяжко болен. В 1903, по настоянию переведённого в Волынскую епархию архиепископа Антония (Храповицкого), о. Виталий был возведён в сан архимандрита, направлен в Почаевскую лавру и назначен редактором «Почаевского листка» и официальной части «Волынских епархиальных ведомостей». Две старых машины, немного шрифта, журнал при сотне подписчиков, большей частью бесплатных — вот что получил новый типограф. Через десять лет в типографии было уже восемь машин, все отделы типографского дела, две книжных лавки. «Почаевский листок» выходил два раза в месяц с ежемесячным приложением, при 5000 платных подписчиках, и к нему прибавились ежемесячный журнал «Русский инок», выходивший два раза в месяц «Школьник» и ежедневная газета «Волынская Земля» .
Монархист по своим убеждениям, о. Виталий старался оградить народ от революционных тенденций и возродить на Волыни православный самодержавный дух. Дважды он был принят на высочайшем уровне (в 1907 и в 1909) и докладывал ситуацию на Волыни, где его заботами существенно возросло число церковно-приходских школ, были созданы двухклассные народные школы и был открыт для крестьян «Народный банк». Архиепископ Антоний писал в 1910 Николаю Бердяеву: «…Архимандрит Виталий. Кто он? Он кандидат богословия 37 лет, бывший преподаватель духовной семинарии, принявший монашество ещё студентом, а теперь уже седьмой год трудящийся в Почаевской лавре в скромном звании заведующего типографией при 600 руб. доходу в год, в маленькой комнате без мебели <…> худой, почти чахоточный, никогда не смеющийся, но часто плачущий. Еще в 1905 году я настойчиво приглашал его в ректоры нашей семинарии, на генеральское положение, но он отказался, а теперь он был бы архиереем, если б изъявил согласие оставить свой Почаев… Что делал о. Виталий? В 1906 году обличал революционеров и удерживал народ от поджогов; в 1907 году закупил в Сибири хлеб для голодавших Волыни <…>; в 1908 году он взялся за переселенческое дело, нахлопотал союзникам земель в Забайкалье и Приамурье; еще ранее устроил в Почаеве юридическую консультацию по делам судебным, общество трезвости и пр.» (Колокол. 1909. № 1045. 3/16 сентября. С. 2-3; № 1046. 4/17 сентября. С. 2-3)
Узнав об отречении Императора, архимандрит Виталий прибыл в царскую ставку в Могилёв, с тем, чтобы умолять Государя взять своё отречение назад. Но к свиданию допущен не был. Во время Первой мировой войны, и особенно с переходом власти к большевикам и господством на юго-западе России петлюровцев и поляков, о. Виталий часто рисковал жизнью, спасая имущество типографии. Арестованный Петлюрой в марте 1919 года в Почаеве, он был заключён в базилианский униатский монастырь в городе Бучаче, где уже находились архиепископы Антоний (Храповицкий) и Евлогий (Георгиевский, 1868-1946). Из монастыря узники вышли только тогда, когда войска Петлюры отступили под натиском польской армии. И сразу же архимандрит Виталий поспешил на Волынь, где поляки, захватившие там власть, поместили его в подводный каземат Демблина (Ивангорода). Вызволенный из польского застенка митрополитами Антонием и Варнавой (Росич, 1880-1937), будущим сербским патриархом, он получил приглашение от патриарха сербского Димитрия (Павлович, 1846-1930) возглавить Синодальную типографию в Сремских Карловцах («Православная Русь» № 2, 1953).
В начале 1920х в Восточной Словакии проходило массовое возвращение из униатства в православие , и, по приглашению архиепископа Пражского Савватия (Врабец, 1880-1959), архимандрит Виталий переехал в Чехословакию, где основал монастырь Преподобного Иова Почаевского в Ладомировой, при котором с 1923 начала действовать типография. Леснинской Игумении Магдалине (Граббе, 1903-87) о архиепископе Виталии рассказывал её племянник, о. Антоний (Граббе, 1926-2005), который поступил в Ладомирово при нём очень молодым, в 17-18 лет. Владыка Виталий молодого послушника Алексея (Граббе) взял в помощники в канцелярию, заниматься бухгалтерией. Послушнику иногда приходилось вместе с архимандритом Виталием всю ночь сидеть над расчётными книгами. Кончали на заре, шли на молитву, и потом архимандрит брал его с собой полоть огород, чтобы братия не сказали, что настоятель отлынивает от грязных работ и приучает к этому молодого послушника. В 1934 архимандрит Виталий вынужден был покинуть обитель и типографию, так как по настоянию митрополита Антония, 6 мая был хиротонисан в Белграде во епископа Детройтского, управляющего приходами Русской Зарубежной Церкви в Северной Америке, с местопребыванием в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле, штат Нью-Йорк, где немедленно воссоздал типографию.
Протоиерей Михаил Помазанский писал в 1959: «Плоды епархиальной деятельности Владыки Виталия, плоды его руководства обителью, плоды его общего влияния — все перед нашим взором. Зарубежная Русская Православная Церковь в США и Канаде в течение одного десятилетия увеличилась в своем составе до ста приходов; многие из них имеют уже собственные храмы и церковные дома. Свято-Троицкий Монастырь, который разросся благодаря заботам Владыки, обогатился прекрасным храмом, большим новым четырехэтажным зданием, имеет большое хозяйство и ценное оборудование, а главное — хранит те устои и то направление, какие даны ему Владыкой Виталием. Большое типографское дело, развиваемое при монастыре, имени прп. Иова Почаевского, Православная Духовная Семинария, с правами высшего учебного заведения, подготовляющая новых пастырей Церкви, — над всем этим стоит личный моральный пример Владыки, по завету Апостола: «образ буди верным словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою»» («Православная Русь» № 8, 1959).
В своем «Духовном Завещании», Владыка Виталий написал: «Прошу у всех прощения и молитв. Всех православных русских людей прошу и заклинаю принадлежать ни к какой иной юрисдикции, а только к Русской Заграничной Церкви, возглавляемой Митрополитом Анастасием и его законным преемником» («Православная Русь» № 6, 1960).
Игумения Киевского Покровского монастыря София (Гринёва, 1873-1941) одной из первых на Украине отказалась последовать за митрополитом Сергием (Страгородским)и присоединилась со своей небольшой тайной общиной к иосифлянам. В июле 1927 года, когда была опубликована Декларация, игумения София жила в дачном посёлке Ирпень под Киевом, где поселились несколько бывших сестер Покровской обители и бывший настоятель храма Покровского монастыря протоиерей Димитрий Иванов (1883-1933), духовное чадо преп. Нектария Оптинского.
Протоиерей Димитрий Иванов
В конце 1920-х и начале 1930-х в Киеве было четыре иосифлянских общины, и руководил ими протоиерей Анатолий Жураковский. Однако, не он, а отец Димитрий Иванов (1833-1903) первым из киевского духовенства формально отделился от Сергия:
«В июле 1928 г. он поехал в Ленинград и встретился с еп. Димитрием и прот. Феодором Андреевым. Отец Димитрий, являясь представителем ирпеньского и части гомельского духовенства, письменно оформил их присоединение к ИПЦ. В Ирпене за ним последовали священник местной церкви Виктор Давидович и инокини существовавшей в поселке монашеской общины» (Шкаровский С. 91).
Тогда же, в 1928 году, отец Димитрий побывал в городе Стародуб под Черниговом и посетил епископа Дамаскина (Цедрика). Отец Димитрий стал руководителем киевских иосифлян после ареста о. Анатолия Жураковского в 1930 году и до своего ареста в 1931 году поддерживал связи с иосифлянами из разных городов России, Украины и Белоруссии:
«Он неоднократно ездил в Ленинград и Москву. А к нему в Ирпень приезжали и подолгу жили игуменья Рафаила из Гомеля, игуменья Валерия из Ржищева, монахини из Дивеева, Шамордина и Оренбурга, насельницы Киево-Покровского и Межигорского монастырей. В январе 1929 г. о. Димитрий привлек к своей деятельности монахиню Афанасию из Славянска, а затем монахиню Ирину (Гладышеву) из Оренбурга, обе они поселились в Ирпени. Летом 1929 г. к нему приезжала большая группа паломников во главе с архим. Иларионом — инокини закрытых кавказских монастырей» (Шкаровский С. 93).
Трудно сказать сейчас, кто из них – игумения София или протоиерей Димитрий, — повлиял на другого в решении отвергнуть Декларацию митрополита Сергия, но известно, что в Ирпень отец Димитрий переехал со своей семьёй из Киева вслед за игуменией Софией:
«Как в Петербурге были отколовшиеся [от митрополита Сергия], так и в Киеве. Среди них протоиерей Димитрий Иванов, наш Покровский монастырь, мать игумения София с приближенными 20 сестрами, о. Прот. Виктор, настоятель Александро-Невской церкви, о. Анатолий Жураковский, о. Л(еонид Гес?) настоятель Покровской церкви и один профессор Академии. … М. София приобрела себе дачу вблизи Киева в дачном месте Ирпень, там устроила церковь, и при ней находились оставшиеся сестры и о. Димитрий Иванов» (По воспоминаниям Архиепископа Леонтия Чилийского, цит. по Концевич: 33-34).
О игумении Софии мы знаем значительно больше, чем об отце Димитрии, и это знание позволяет нам безоговорочно присоединиться к мнению that her “boldness as a confessor was a direct result of her spirituality and genuine Orthodox worldview” (Andreyev С. 348).
Отрада и Утешение
До того, как стать игуменией знаменитого Покровского монастыря в Киеве, инокиня София была в 1905-12 годах начальницей небольшой женской общины Отрада и Утешение. Эту обитель София создала вместе с монахиней Екатериной (Метцендорф) на Дугнинском заводе в Калужской губернии. Там, на холме над цветущей долиной и двумя реками, сестры нашли заброшенный храм в честь святителя Иоанна Милостивого — с выбитыми окнами и дырявой крышей, а в храме — образ Божией Матери Отрада и Утешение. Они решили, что эта икона будет покровительницей их будущей обители. Рабочие Дугнинского завода вовсе не приветствовали эту идею и сделали всё возможное для того, чтобы сестры сбежали из Дугны. Но они остались, отремонтировали церковь, выстроили монастырские здания, где поселилось больше ста женщин, жаждущих монашеского подвига, создали детский приют. Всё это случилось быстро – «в крайне короткий срок … среди Дубнинской неприглядности возник духовный центр, духовная лечебница, живой образец истинной христианской жизни» (Концевич С. 14). Как всё это создавалось и существовало? Верой и молитвой:
«Очень часто бывали и бывают моменты, когда в течение дня предстоит предложить трапезу 170 инокиням и 30 приютским детям, а у доброй, отягощенной постоянной заботой о сегодняшнем дне казначеи матушки Марфы всего 25-30 рублей денег и несколько писем с требованием уплаты денег то за дрова, то за разные произведенные работы. Приходят к м. Софии удрученные заботами старшие монахини с докладом об истинном положении дел. М. София убеждает их, говоря, что Господь не может не прийти к ним на помощь и напоминает им все предшествующие случаи свыше пришедшей чудесной помощи. Зажигается большая поставная свеча у Распятия в келье Матушки. Растроганные инокини напоминанием о многих прежних случаях помощи, посланной им от Бога, становятся на молитву вместе с Матушкой и уходят умиротворенные. Искренняя их вера не оставалась посрамленной» (Владимир Быков, цит. по Концевич С. 15).
Вот один из таких случаев помощи свыше. Матушка София написала о нём своим друзьям:
«Поделюсь, — пишет она, — с Вами ещё недавней милостью Божией. На днях был получен нами указ Св. Синода о передаче церкви свт. Иоанна Милостивого нашей обители, а также и земли при ней. За этот храм много душ страдало в продолжение 14-ти лет, и вот конец пришёл. Одновременно нам было предписано внести за 47 десятин 5000 рублей, а денег, конечно, не имелось. На день памяти преп. Серафима (2-го января) положили мы к иконе бумагу своего обязательства, и через два дня совсем неожиданно и от незнакомых людей привезены были в обитель ровно пять тысяч. Как часто приходится убеждаться в истине того, что Иисус Христос вчера и днесь, Той же и во веки» (Нилус С. 631).
Под влиянием православных монахов и монахинь из обителей Калужской губернии, в том числе и инокини Софии, Владимир Павлович Быков, знаменитый московский масон и спирит, издатель нескольких журналов соответствующего направления, не только оставил спиритизм, но сделался «обличителем его и неустанным противником» и обратился к Церкви. Он свидетельствовал, что многие интеллигенты, посетившие монастырь Отрада и Утешение, «приезжали туда абсолютно неверующими, но после близкого наблюдения внутренней жизни обители делались искренно верующими; Матушка же никому ничего не навязывала и никого не стесняла» (Владимир Быков, цит. по Концевич С. 19).
До монашества
Софии Гринёвой, дочери воронежского помещика и юриста, монашество и даже игуменство предсказывали, когда она была ещё ребёнком, — в Белёвском монастыре и в Оптиной. Она любила играть с другими детьми «в игумению», позже оставляла иногда на время светскую жизнь ради молитвы в храме и поста, а однажды в смертельной опасности дала Богу обет принять монашество. Но открытым поводом для того, чтобы покинуть мир, стала внезапная потеря голоса «необычайной красоты». Когда Софии было двадцать два года, и она училась в Киевской консерватории, готовясь к карьере оперной певицы, она заболела дифтерийной ангиной в такой тяжёлой форме, что совершенно потеряла голос – ей приходилось переписываться с окружающими. Доктора отправляли её в Швейцарию, и она намеревалась ехать, но перед поездкой, по приглашению настоятельницы, посетила небольшую монашескую обитель в Калужской губернии. Там здоровье Софии настолько ухудшилось, что пришлось позвать священника напутствовать её в мир иной. После исповеди, на которой она только кивала в ответ на вопросы священника и плакала, её причастили, и она заснула. Проснувшись утром, София вдруг заговорила с монахиней, сидевшей у её постели. Пригласили священника, он отслужил благодарственный молебен, София стала быстро выздоравливать и в мир уже больше не вернулась.
Покровский монастырь
«На сороковом году моей жизни [1912] была вызвана Синодом в Петроград для пострижения в монашество и посвящения в сан игуменьи. Посвящал меня Киевский митрополит Флавиан для назначения на должность настоятельницы Киево-Покровского женского монастыря, где я прослужила в продолжение 10 лет (от 1913-го до 1923 г.)», — писала София в автобиографии, составленной по требованию следователя в 1931 году (Свято-Покровский женский монастырь С. 38).
Киевский Покровский женский общежительный монастырь, основанный в 1889 году Великой Княгиней Александрой Петровной (1838-1900), к 1911 году включал в себя три десятка зданий — храмы, церковно-приходскую школу, жилые корпуса для сестёр, золотошвейные и иконописные мастерские, гостиницу, больницу с терапевтическим и хирургическим отделениями, приют для слепых, неизлечимо больных и безродных, амбулаторию и аптеку. Все медицинские учреждения были благотворительными (в них не требовали платы за лечение и пребывание), но при этом были обеспечены самым современным оборудованием, например, в 1896 году здесь впервые в Киеве использовали рентгеновский аппарат.
Располагался монастырь там же, где и теперь, — в Лукьяновской части Киева, и занимал обширный участок земли (около 7 гектаров), с большим садом и лесистым парком, с соснами и цветниками вокруг зданий. В корпусах для сестер было около тысячи келий. В отдельном здании были настоятельские покои, в другом — больница и лечебница в честь Императора Николая II (в 1897-98 годах он сделал пожертвование обители на постройку нового терапевтического корпуса и новой амбулатории). В зданиях больниц были домовые церкви. В других зданиях располагались детский приют, школа для девочек и богадельня. За монастырским ограждением — гостиница.
Никольский собор, главный храм обители, который до сих пор остаётся самым большим храмом Киева (вмещает две с половиной тысячи человек), был заложен в 1896 году. Первый камень заложил Император Николай Александрович, второй – Императрица Александра Феодоровна, третий – инокиня Анастасия (Великая Княгиня Александра Петровна). Проект собора архитектор разработал по эскизному рисунку Великого Князя Петра Николаевича (1864-1931), сына основательницы обители, талантливого архитектора и живописца. Он же сделал эскиз главного иконостаса в соборе, а иконы были позднее написаны покровскими сестрами. Главная святыня собора, икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость», фамильная реликвия Романовых, была подарена обители Августейшей семьёй. К 1911 году собор был построен, но не был расписан и освящён, поэтому все службы проходили в храме Покрова Пресвятыя Богородицы. В обители была ещё трапезная церковь во имя Архангела Михаила.
О монастыре в годы правления игумении Софии и о ней самой современник писал:
«Здесь всё прекрасно. На всём лежит печать благолепия, поразительной чистоты, безукоризненного порядка, всюду видно заботливое око; здесь нет подавляющего богатства, которое поражает ваш взор обилием драгоценных риз, количеством икон; тут нет толпы ищущих спасения богомольцев, — нет ничего такого, что составляет характерную черту наших монастырей. Вы находитесь здесь среди богатой природы, устроенной рукой человека, на котором, вы чувствуете, почивает благословение Божие» (Браккер С. 236).
Война
В самом начале Первой мировой войны лечебницы Покровского монастыря были превращены в госпиталь для больных и раненых воинов. Основные средства для работы госпиталя поступили от Великих Князей Николая Николаевича (1856-1929) и Петра Николаевича, но и монастырь сделал свой вклад. Великие Княгини Анастасия Николаевна (1868-1935) и Милица Николаевна (1866-1951), супруги Великих Князей, были попечительницами госпиталя, а дочери Петра Николаевича, внучки основательницы обители Княжны Марина Петровна (1892-1981) и Надежда Петровна (1898-1988), – сотрудницами. В 1915 году игумения София получила памятный жетон в награду за участие в работе Комитета помощи раненым офицерам и нижним чинам, состоящим под покровительством Их Императорских Высочеств Великих Княгинь Анастасии Николаевны и Милицы Николаевны.
В 1915 году по пути на фронт Покровский монастырь посетил Император Николай II, которого Матушка София «благословила … иконой и пожелала счастья и успеха» (Анненкова С. 126). Государь дал согласие на то, чтобы имя Цесаревича Алексея было присвоено приюту для детей павших воинов, созданному при монастыре — на Никольском хуторе, рядом с Межигорским монастырём. В этом приюте содержалось 48 сирот, а позднее туда поступили дети из западных областей Империи, и 59 из них перешли из униатства в Православие. Сестры Покровской обители и их игумения получили за свою заботу о детях благодарность от архиепископа Волынского и Житомирского Евлогия (Георгиевского).
Советская власть
После большевицкого переворота игумения старалась удержать в обители прежний уклад, прежде всего, сама трудилась с той же мерностью и усердием, что и до октябрьской революции. Но советская власть не долго терпела спокойное существование монахинь, и к 1923 году монастыря не стало. Уничтожение обители осуществилось в несколько этапов.
В 1918 году сестрам обители, как и всем остальным киевлянам, пришлось пережить двухнедельную осаду и бомбардировку Киева 10-24 января, когда стреляли по храмам, целясь на кресты на куполах. Игумения София писала благочинному киевских монастырей архимандриту Амвросию:
«Своим долгом считаю довесть до сведения Вашего Высокопреподобия, что за минувшие дни обстрела города и, в частности, вверенной мне обители, в последней милостию Божией никаких значительных повреждений не оказалось, а равно человеческих жертв и несчастий, за исключением ранения в руку осколком снаряда монахини Капитолины» (Свято-Покровский женский монастырь С. 75-76).
На зверства новой власти по отношению к “классовым врагам” игумения София ответила подвигом: бесстрашно укрывала в монастыре воинов и священников. Весной 1919 года князь Николай Давидович Жевахов (1874-1946) лечился в монастырской больнице и наблюдал бесчинства большевиков в обители в течение нескольких дней, когда были арестованы игумения, казначея и настоятель храма, но в больницу власти не пришли, что спасло царских офицеров, спрятанных там обителью от большевиков. Игумения прятала в обители и других “классовых врагов” – священнослужителей, в чём оправдывалась перед благочинным киевских монастырей:
«В декабре месяце в настоятельских покоях в течение месяца временно проживал Преосвященный Нестор, епископ Камчатский, просивший меня приютить его в обители ввиду угрожавшей его жизни опасности. Во имя заповеди Христовой я исполнила его просьбу. Вообще же в монастыре мною дано временное помещение в подвальном этаже, совершенно отдельном от жилья сестер, беженцу иеромонаху Оптиной пустыни о. Палладию (очень хорошего духовного настроения), ввиду его крайне затруднительного положения в смысле приюта. Он ожидает возможности проехать в Оптину пустынь. Вне монастыря в доме № 15 по Дионисьевскому переулку в помещении рабочих имеют приют четыре афонских монаха, которые вполне оправдывают своё содержание, исполняя те или другие хозяйственные поручения. В январе месяце временно был предоставлен приют в свободном нежилом подвальном помещении больному иеромонаху Калязинского монастыря отцу Евлампию, просившему меня похоронить его на монастырском кладбище. Этот иеромонах был тайно пострижен в схиму Преосвященным Нестором, но в пострижении я никакого участия не принимала. В настоящее время иеромонах Евлампий выехал из обители» (Свято-Покровский женский монастырь С. 79-80).
В марте 1919 Киевский Совет рабочих депутатов издал приказ о национализации монастырского имущества. У Покровского монастыря были отняты четыре доходных дома и кладбище, а в зданиях Межигорского монастыря, которые обычно сдавали на лето в наём, поселились латышские бойцы. Обитель потеряла все монастырские угодья, то есть пахотные, огородные и усадебные земли, и то, что на этих угодьях находилось: три больницы, аптеку, приюты для больных и сирот, школу и девять мастерских, – то есть практически все средства дохода. Матушка София стала искать способы спасти сестер от безработицы и нашла: она решила создать то, что в это время создавали многие монастыри, — трудовую ремесленную и садово-огородную общину.
Изгнание
Жизнь сестер в трудовой общине была суровой и скудной, но они всё же смогли продержаться ещё три года, пока не наступил печально известный 1922 год, когда под предлогом помощи голодающим Поволжья государство принялось разорять Церковь. Вышел указ о запрете монашеских артелей, и у трудовой общины Покровского монастыря отняли земли и здания. Но окончательный удар обители нанесло обновленческое движение, широко поддержанное в Киеве властями. В начале 1923 года большевики передали обновленцам главный храм монастыря – Никольский собор, а Покровский храм закрыли. В Никольском соборе обновленческий митрополит Тихон, прибывший в Киев из Воронежа, «получил незабываемый урок»:
«На его первое объявленное богослужение в большом соборе Покровского монастыря собралось довольно много женщин. Обедня прошла спокойно. Но когда митрополит в белом клобуке и знаменитой голубой мантии вышел благословлять народ <…> первая подошедшая как будто под благословение женщина быстро с гримасой бросила: «Сколько взял?» и плюнула на поднятую для благословения руку митрополита. Следующая за нею, заглядывая умильно в глаза Тихону быстро подхватила: «Золотом или советскими?» и в свою очередь плюнула. Плевки продолжались, пока растерянный митрополит не вышел из состояния окаменения и не скрылся поспешно в алтарь» (Концевич С. 31).
В феврале 1923 года из главного монастырского корпуса была сначала вывезена мебель , а затем увезена игумения. Мария Евгеньевна Попова, сестра Софии Евгеньевны Гринёвой, писала в своих воспоминаниях:
«Увезли мою сестру в тюрьму (как она это раньше предчувствовала). Увезли в открытом автомобиле, посадив между двумя комиссарами. При виде этой тяжелой картины, бедные осиротевшие сестры с воплем и слезами бежали за машиной. Они теряли в лице игумении нежную любящую мать. С этого момента начались страдания м. Софии. Ее переводили из одной тюрьмы в другую» (Цит. по Концевич С. 29).
В монастырь Игумения София больше не вернулась, и сестры не смогли без неё сохранить обитель. Вскоре после ареста Матушки монастырь был закрыт и открылся вновь в год её кончины, 1941, при немцах. В жилые здания бывшего монастыря в 1923 году поселили рабочих, а в храмах сначала служили обновленцы, а потом там разместили детские ясли, типографию и книжный склад.
Община в Ирпени
Покровский монастырь Матушка София покинула по приказу обновленческого ВЦУ и поселилась в дачном посёлке Ирпень, как она писала в автобиографии. Там же сказано о трёх арестах – в 1924, 1928 и 1931 годах. В 1924 её арестовали и шесть недель держали в киевском Доме предварительного заключения в связи с изъятием церковных ценностей: «Спрашивали меня о церковных вещах, взятых в своё время на учет учреждением ПолиРу, теперь не существующим». Но в 1928 и 1931 преследовали уже за “преступления” совсем другого уровня – за «исторический подвиг», по выражению Елены Юрьевны Концевич, биографа игумении Софии.
Подвиг этот состоял в отказе принять «лояльные» отношения с советским правительством, которые навязала Церкви печально известная Декларация митрополита Сергия (Страгородского), «“Declaration” of betrayal to the Church in 1927. Mother Sophia and her clergy, led by the young Father Dimitry Ivanov, were the first ones in Kiev who openly rejected it» (Andreyev С. 352).
В Ирпени Матушка София и отец Димитрий с семьёй поселились на даче Елены Дмитриевны Бабенко, благочестивой и состоятельной женщины, которая «приняла в начале 1920-х годов тайный монашеский постриг с именем Вероники от руки иеромонаха Питирима, насельника Ионинского монастыря». Вокруг игумении Софии и протоиерея Димитрия сложилась небольшая тайная монашеская община, в основном, из сестер Покровского монастыря. Сестры жили в частных домах, но по ночам собирались на даче Бабенко. Там проходили богослужения в зале дачи, где «висело огромное изображение преподобного Серафима, молящегося на камне, в вышину всей стены. Там же висел прекрасный образ Божией Матери и стоял крест. Но зала имела вид салона. Ночью в 3 часа зала преобразовывалась и превращалась в церковь. Пел чудесный монашеский хор» (По воспоминаниям Архиепископа Роклендского Андрея, цит. по Концевич С. 34).
Разгром Украинской ИПЦ
В январе 1931 года «в рамках общей кампании уничтожения ИПЦ на Украине оказались арестованы все истинно-православные священники города, а также некоторые представители монашества и мирян». Отец Димитрий Иванов был арестован 21 января – как «руководитель Киевской к/р группы монархической организации “ИПЦ”, проводившей к/р агитацию против мероприятий Советской власти». Он провёл год в Киевском Доме предварительного заключения, а 2 января 1932 года получил пять лет исправительно-трудовых работ и был отправлен в концлагерь Вышлаг. В октябре его выслали в Северный край. Он скончался в Архангельске, в марте 1933 года: «Он прибыл туда вместе со своей женой, но он уже не мог держаться на ногах. В городе они никого не знали. Он упал на улице. Его подобрал проходивший мимо врач-еврей, принес его на свою квартиру, окружил его заботой и уходом и на его руках о. Димитрий умер» (Польский С. 169-70).
Матушку Софию арестовали тоже в 1931 году, но гораздо позже — накануне праздника Покрова Пресвятыя Бородицы, в ночь на 13 октября. Её обвинили в «к/р агитации», которой она якобы занималась под руководством о. Димитрия Иванова, и в том, что она создала «нелегальный монастырь». Следствие, очевидно, долго пыталось выбрать один из нескольких (отчасти взаимоисключающих) мотивов создания монастыря: использовать его как средство контрреволюционной агитации, или же как средство скрыть участие в контрреволюции, и наконец – как место укрыться от советской власти. Кончилось дело тем, что следователи перестали домать голову, а просто назвали в обвинительном заключении все мотивы:
«В процессе следствия по делу ликвидированной в г. Киеве в 1931 году контрреволюционной организации церковников мы установили, что проживающая в предместье г. Киева – Ирпене – бывшая игуменья, настоятельница Киевского Покровского женского монастыря Гринёва София, скрывавшаяся по подложным документам под фамилией Щегловой Марии, имеет нелегальный монастырь с институтом монахинь и послушниц, которых она использует для систематического проведения к-р агитации среди населения.
В процессе разработки деятельности Гринёвой Софии, нами установлено, что она имела тесную связь со священником Дмитрием Ивановым – руководителем Киевского филиала Всесоюзной контрреволюционной организации церковников, который непосредственно руководил её к-р работой. В целях зашифровки своей работы Гринёва выехала в предместье г. Киева – Ирпень, где в 1928 году основала нелегальный монастырь, в котором она скрывалась от соввласти…
…На основании изложенного, учитывая социальную опасность дальнейшего пребывания Гринёвой Софии на территории УССР, постановил:
Следственное дело № 533 по обвинению гр. Гринёвой Софии Евгеньевны, 1873 г. рожд., по соц. происхождению дворянки, бывш. игуменьи и настоятельницы женского Покровского монастыря в гор. Киеве, в совершении преступлений, предусмотренных ст. 54/11 УК УССР, направить в Особ. Совещание при Коллегии ГПУ УССР с ходатайством о применении к гр. Гринёвой админвысылки в Казахстан сроком на три года.
Возможно, из-за этой “недоработки”, Особое Совещание при Коллегии ГПУ УССР не поддержало ходатайство и приняло 3 октября 1932 года неожиданно мягкое решение: «Гринёву Софью Евгеньевну из-под стражи освободить, лишив права проживания в 12 п. п. сроком на три года, считая срок с 14/Х-31 г. Дело сдать в архив» (Свято-Покровский женский монастырь С. 106).
Схима
Даже после ареста о. Димитрия и Матушки Софии истинно-православные продолжали приезжать в Ирпень ради причастия, не желая причащаться в сергианских храмах. Елена Концевич опубликовала в своей книге письмо Елены Александровны Нилус, в котором та иносказательно сообщала как раз о таких посещениях, указывая последним в этих посещениях 1933 год:
«У нас никто из наших не имеет ничего общего с докторами Сергиева и в его лечебницах не лечимся. Он совершенно незаконно действовал, т.к. старик д-р Петров его тогда назначил своим заместителем для текущих дел, когда должен был уехать, а он незаконно без пленума всех докторов выбрад управление, которое всеми делами правит. Старики Петров и Кириллов это управление не признают и оба в гонениях и скорбях. Муж мой был сильно возмущен действиями д-ра Сергиева и т.к. все ревнители истинной Гомеопатии (Православия) лишены возможности лечиться, ибо все аптеки в руках тех, которые все захватили. Трудно тебе объяснить, но если все знаешь, то НЕПРИЕМЛЕМО. Одно тебе скажу: я все время в Чернигове была без доктора и ездила в Киев (к м. Софии) когда нужно было, т.е. раз или два в год. Здесь тоже: дети не лечились (т.е. не причащались). Я была в последний раз в Киеве к Покрову, т.е. в 1933 году» (Концевич С. 32-33).
Видимо, игумения София приезжала в Ирпень в 1930-е годы, несмотря на запрет. В пользу этого предположения говорит фотография на которой мы видим группу монахинь, а в её центре – епископа Дамаскина (Цедрика) и Матушку Софию. Считается, что он постриг её в схиму в 1934 году в Ирпени, во время краткого перерыва между двумя ссылками – Соловецкой и Средне-Азиатской, откуда уже не вернулся:
The leading anti-Sergianist hierarch in the Kiev area was the bright figure of the Bishop-Confessor Damascene (Cedrick), who was spiritually very close to Abbess Sophia. <…> He was often arrested, released for a short time, and then exiled again and again. On one such visit, when Mother Sophia was also free from prison for a time, he tonsured her in the Great Schema. There exist a rare photograph of him with Mother Sophia and her flock, taken probably in 1934, between his last two arrests; he is seated at the center with Mother Sophia seated at his left (Andreyev С. 353-54).
Конец общины
Монашеская община существовала в Ирпени до 1937 года. Во времена ежовского террора монахинь арестовали и вывезли на крайний Север, в оленеводческий совхоз на Камчатке. Елена Бабенко прислала оттуда телеграмму покровским монахиням, скрытно жившим в Киеве, и они отправили сестрам денег, но ответа не получили.
Кончина
Игумения София скончалась 4 апреля 1941 года в селе Покров Московской области (после 1957 — Жуковская область). Она жила в этом селе в небольшом деревянном доме неподалёку от Покровского храма, с сестрами киевского Покровского монастыря Пелагией (Белецкой) и Марией (Зининой). Три года перед смертью она задыхалась, страдая бронхиальной астмой. В 2012 году нетленные мощи преподобноисповедницы были обретены и перенесены в Покровский монастырь в Киеве.
Источники
Andreyev Ivan Russia’s Catacomb Saints: Lives of the New Martyrs Platina: Saint Herman of Alaska Press 1982
Браккер Б А «В тихой обители: О пребывании в Покровском женском монастыре великой княгини Александры Петровны» Исторический вестник 1914 № 1 С. 234-49
Концевич Елена Юрьевна Схиигумения София Настоятельница Покровского Монастыря в Киеве 1873-1941 Форэствиль: Свято-Ильинское издание 1976
Нилус Сергей Александрович На берегу Божьей реки Сибирская благозвонница 2009
Польский Михаил Афанасьевич, протопресвитер Новые мученики российские В 2-х тт. Jordanville: HolyTrinityMonasteryТ. 2 1957
Свято-Покровский монастырь, сост. Преподобноисповедница София Киевская Киев: Свято-Покровский монастырь 2012
Шкаровский Михаил Витальевич Иосифлянство:течение в Русской Православной Церкви Санкт Петербург: Мемориал 1999
В своём некрологе, написанному к 40-у дню по кончине Игумении Екатерины (Ефимовской), основательницы Леснинского Свято-Богородицкого монастыря в декабре 1925 года, мит. Антоний (Храповицкий) о почившей написал: «Старица эта была личностью историческою» , и вкратце изложил удивительный, многотрудный путь этой монахини-подвижницы из дворянского сословия, одной из первых женщин, получившей высшее образования в Российской империи, другом и сотрудницей многих из славянофилов 19-го века, пользовавшейся уважением И. С. Аксакова, В. С. Соловьева, собеседница И. С. Тургенева, сотрудница С. А. Рачинского, главного идеолога Русской церковно-приходской школы, и основоположителя православной педагогики. Мит. Антоний подчеркнул её ум и образованность: «Смолоду она отличалась огромной начитанностью и не только говорила на 4-х языках, но и сама печатала свои философские и моральные размышления.» , и восхищался тем, что всей этой деятельности графиня Ефимовская предпочла монашескую стезю, на которой трудилась «неустанно и благоуспешно, и не покидая поста и молитву» , на гранницах Российской Империии «устроила очаг православия в самой гущи католичества» служа народу, и особенно больным и детям-сиротам. Еще до революции неутомимая игумения устроила 3 подвория своего монастыря и способствовала открытию 5-и новых, многолюдных обителей. В «гостеприимной Сербии», как её назвал мит. Антоний, Матушка Екатерина смогла возродить сербское женское монашество, полностью исчезнувшего за долгий период турецкого, исламского ига, и ко времени её кончины в этом краю процветали 3 женских обителей, составленных из её родного Леснинского монастыря.
Матушка Екатерина с матерью
Могила матушки Екатерины в Хопово
Мит. Антоний редко так почтительно и искренне хвалил женщину. тремившиийя почти с детства к монашеству, проведший юность в стеннах церковных учебных заведений, он мало общался с женщинами, и некоторые из его биографов открыто называют его женоневастником. Помимо рассказов о его благочестивой матери, Наталии Петровны Храповицкой, урожденной Вергиной, первой духовной наставницы мит. Антония, которая смогла воспитать своего Алёшу глубоко верующим и церковным юношей, а впоследствии трогательно пеклась о нём и его студентах, во всех воспоминаниях, написанных о нём, нигде не встречается ни имя, ни упоминание о женщине, которая была близка к Владыке Митрополиту, или была бы его духовным чадом. В своих подробных воспоминаниях о мит. Антонии Архим. Киприан (Керн) откровенно пишет: «Женский пол владыка не жаловал, отзывался о нем почти всегда недоброжелательно, иногда даже резко.» Но для игумении Екатерины, и в некоторой степени для её подруги и сотаиницы, игумении Нины (Коссовской) Владыка Антоний сделал исключение, заметив, что: «Две тысячи воспитаниц игумении Екатерины, монахинь и мирских, рассеяны по всей России, да и сама Россия загублена. Но зерна святой ревности о Боге, и о спасении души, и о Православной Церкви не заглушены в любящих серцах, из которых никогда не изгладится память о великой подвижнице веры и любви матушке Екатерины и ее достойной ученице и преемнице игумении Нине.»
Матушка игумения Екатерина
Матушка игумения Нина
Матушка Екатерина была на 13 лет старше мит. Антония, но они начали своё церковное служение пости одновременно. Мит. Антоний принял монашеский постриг в мае 1885 года, вскоре был рукоположен во иеродиакона и иеромонаха и стал преподовать в духовной академии. Игумения Екатерина уехала в село Лесну на Холмщине, где в 17-м веке явилась чудотворная икона Божией Матери, в октябре того же года и основала Свято-Богородицкий Леснинский монастырь. Монашеский постриг она приняла в 1889-м году, когда основанная ею община была утверждена как общежительный монастырь, а она сама возведена в сан игумении.
Первое звено, связывающее их духовные судьбы, был их общий знакомый, ближайший друг мит. Антония, и духовный наставник Матушки Екатерины, епископ Михаил (Грибановский) Таврический и Симферопольский. Епископ Михаил был глубоким знатоком Священного Писания и русской и зарубежной классической литературы, а также автором нескольких богословских трудов. Наибольшую известность получила его книга «Над Евангелием», многократно переиздававшаяся. Большая часть его научной деятельности была посвященна философиии. Вл. Антоний любил мудрость своего друга епископа Михаила сравнивать с мудростью «древняго Моисея», и говорил, что он «знал всю премудрость мира, что не было такого философа, которого он не изучил бы, и не было в Европе такой книги, направленной против Христовой веры, которую он не изследовал бы и не опроверг» Впоследствии он его всегда вспоминал со слезами умиления.
По свидетельству мит. Евлогия (Георгиевского), близко знавшего Матушку Екатерину в первые годы существования Леснинской обители, когда он был благочинным монастырей Холмской епархии, Матушка познакомилась с будущем еписком Михаилом через переписку, возражая и споря с его взглядами на филосовские вопросы, затронутые в его статьях, в бытность его инспектором С. Петербургской Духовной академии. Впоследствии он стал её духовником и навещал Матушку в Лесне. В ноябре 1886 года он писал «Ездил я много: был… в западной России: Холме, Беле (ближайший город к леснинскому монастырю) и Вильне…» Через Матушку Екатерину он познакомился с её духовной дочерью, монахиней Анной (Потто) настоятельницей Вировской Пустыне, одного из Холмских монастырей основанных по примеру Леснинской обители, сохранились и его письма Леснинской монахине Иустине.
Через Еп. Михаила состоялось первое личное знакомство мит. Антония и Игум. Екатерины. В 1886 году иером. Антоний (Храповицкий), после недоразумения с ректором С. Петербургской Духовной Академии, был переведён преподователем в семинарию в Холме, совсем близко от Лесны. В июне 1887 года еп. Михаил ему написал: «От души рад, что Вам понравилась мать Екатерина. Не шутите, она может много сделать, и нам нельзя её оставлять или пренебрегать. Всмотритесь, эта великая нравственная сила. Когда я прочитал Ваш хороштий отзыв о ней, я даже с радости изругался на Вас за Ваше долговременное упорство в этом отношении.
Можно сказать, что восприятия института монашества и понятия о монашеском аскетизме мит. Антония и игум. Екатерину сформировались непосредственно под влиянием еп. Михаила. Уже после смерти еп. Михаила, в своём надгробном слове, мит. Антоний констатировал, что принятие монашества Грибановским было поворотным событием в жизни С. Петербургской Духовной Академии, и, повидимому и в его собственной жизни. Это событие буквально встряхнуло Академию, ведь 17 лет не было студенческих постригов. «Решение уважаемого всеми, лучшего, и, беспорно, разумнейшего товарища—говорил мит. Антоний—поколебало многосотенную толпу студентво. Оно восхитило и укрепило ближайших друзей его, стремившихся к тому же подвигу, расположило к нему и других юношей, прежде не думавших о нем… и (они) крепко задумались, и снова много раз задумывались над жизнью, когда лучший из них избрал жизнь самоотвержения и отрцания мира.» Пытаясь честно и строго вести монашескую жизнь среди мира, преподовая в Академии и исполняя административные обязанности, еп. Михаил первым заговорил о двух разных путях монашества: созерцательном и деятельном, и онеобходимости сделать выбор. «Дел в том, что переживши во время путешествия (он совершил тогда паломничество по известным монастырям России и в Константинополь и Иерусалим) два пути духовной жизни старцев—путь созерцательный и путь деятельный, путь уединённой молитвы и путь открытой любви, путь Феофана (Затворника) и путь Оптинского старца Амвросия—я почувствовал, что мой путь последняго рода. Я увидел, что я должен на людях подчинять свою волю Богу, что только путёмт преодоления эгоизма в каждый миг моего общения с людьми я достигну того света любви, который сам собой забрызжет лучами соответствующей деятельности» Впоследствии еп. Михаил не только возродил институт учёного монашества, но и стал основателем особого монашеского братсвтва в стенах Академии, некую, по ссловам мит. Антония «монашескую лигу», которая «составляет единое целое, некоторый союз, имеющий целью освобождать церковную жизнь от мертвящего её государственно-формального направления, … внося в неё дух христианских принципов…» Эта «монашеская лига» навсегда осталась идеалом мит. Антонгия, и одна из его главных забот всегда была привлечение своих учеников к самоотверженному служению Церкви, и иноческое служение он всегда считал самым прямым выражением апостольского изречения: «се мы оставихом вся и в след Тебе идохом…» (Мф. 19:27) Он совершил более 70-и монашеских постригов, считая монашество самым естественным и и лучшим путём жизни для человека.
Матушка Екатерина также усвоила и в своей жизни воплотила мысли еп. Михаила о деятельном монашестве и служение людям. «Я нашел свой путь—он писал—определил его, и он оказался среди тех же людей, от которых я, было, бежал. Но я уже возратился не таким к ним, как уехал. Прежде я не знал, что с ними делать, теперь я узнал, что я должен любить. Прежде я или осуждал их или терялся среди них, подчиняясь течению, теперь я покойно мог жить и действовать по своим собственным мотивам любви во имя Христа. Для меня сделался ясным мой путь на людях.» Матушка Екатерина призналась о себе, что она «стала монахиней скорей из любви к народу, чем к Богу» и в своей статье «Монашество и христианский аскетизм» объяснила, что: «стороники старого монашества, являясь поборниками якобы «отеческих уставов», говорят, что монах не общественный деятель, ибо истинное монашество есть монашество созерцательное. По их мнению, монах должен чуждаться всякого столкновения с внешним миром и думать только о спасении души своей…мы, наоборот, утверждаем, что правильно понятое монашество не только представляет…наилучшую сферу для развития богословской мысли, но есть, несомненно, та именно форма жизни, которая может наиболее приспособить человека к общественной деятельности во всех ее отраслях, где нужен бескорыстный самоотверженный труд…Монашеский аскетизм вовсене есть узаконенное медленное самоубийство, как думают многие; напротив, это школа, в которой растет и крепнет дух и созидается непреклонная воля. Кто победил себя, тому ничто не страшно.»
Второй человек, который имел большое значения в духовной жизни и повлиял на деятельность мит. Антония и игум. Екатерины был известный Кронштадтский пастырь: о. Иоанн Сергиев. Со времени основания Леснинской обители Батюшка Иоанн Кронштадстчкий стал одним из самых щедрых жертвователей и благотворителей обители, побуждая своим состоятельных почитателей жертвовать на новый, деятельный, миссионерский монастырь деньги, утварь и даже недвижимость под подвория монастыря, и сам часто переправлял огромные суммы на содержание монастыря и его школ и приютов. Матушка Екатерина всегда старалась бывать у него в Кронштадте или встретится с ним в С. Петербурге когда бывала в столице по монастырским делам, и постоянно с ним переписывалась, прося совета как в духовных так и практических вопросах. В нём она встретила полное понимание своего стремления учредить новую, деятельную форму монашества. В 1899 году о. Иоанн посетил Лесну и лично благословил труды первых подвижниц деятельного монашества, подчеркнул значение их служения, нво многом похожее на его собственные богадельны, приюты, дома трудолюбия. Он предсказал расцвет обители и сравнил её с пчелинным ульем, из которого вылетят рои: множество новых обителей.
Мит. Антоний познакомился с Кронштадтским пастырем в годы своего преподования в Московской Духовной Академии. Еп. Михаил упоминает рассказ мит. Антония о служении о. Иоанна в академическом храме в письме от 30 апреля 1890 года. В о. Иоанне молодой иеромонах Антоний (Храповицкий) увидел воплощение своего идеала пастыря, самотверженно, с любовью и состраданием служащего людям. Пойзже мит. Антоний, опять ссялаясь на еп. Михаила, писал об о. Иоанне так: «Разгадку этого дивного явления я получил от моего друга и школьного товарища… Преосвященного Михаила… он отозвался о Кронштадтском пастыре так: «это человек, который говорит Богу и людям только то, что говорит ему его сердце, и никогда в устах своих не прибавит сверх того, что имеет внутри своей души. Это есть высшая степень духовной правды, которая приближает человека к Богу.» Именно с таким пониманием пастырского долга мит. Антоний впоследствии писал свои труды о пастырском богословии, и свои размышления и указания пастырям об исповеди. В «Воспоминаниях» Архим. Киприана (Керна)сохранилось описание исповеди у самого Мирополита: «…Эта исповедь была для меня очень знаменательна и памятна. В крестовой церкви Патриархии, на клиросе, в полумраке позднегго вечера стоял я перед митрополитом и почувствовал тогда всю замечательную пастырскую мудрость и большой духовнический опыт владыки. То, что впоследствии я книжно узнал из разных руководств.. да и из сочинений самого митрополита об исповеди, я тогда на деле ощутил… Владыка умел на деле показать, и дать почувствовать всю силу и глубину пастырской сострадательной любви, о которой он так замечательно писал и проповедовал. Чувствовалось совместное переживание греха не только грешником, но и самим духовником, вся боль стыда о содеянном, все раскаяние, вся непоправимость происшедшего. Без морализирования, без нотаций, без брезгливого отношения к грешнику, а с чувством глубокого сострадания, желания помочь и с умением дать надежду на выздоровление исповедовал мит. Антоний» На старосте лет мит. Антоний мог себе позволить поиронизировать об о. Иоанне; Архимандрит Киприан (Керн) приводит его выражение: «А, уже кронштадтить начал…» относящиеся к духовным лицам, прослывших молитвенниками или прозорливцами, но он скорее имел в виду неправильное понимание подвига о. Иоанна Кронштадтского, чем личность чтимого им пастыря, и было плодом его всегдашнему подозрительному отношению ко всякой духовной фальши, чрезмерной сентиментальности и ложной мистике. Мит. Антоний никак не отрицал духовные дары св. прав. Иоанна Кронштадтского, и на себе лично испытал силу его молитвы и дар целительства. Он писал: «Во время посещения моей ректорской квартиры о. Иоанном, я почувствовал острый пароксизм холерины со страшными болями и лихорадкой. У меня похолодели руки и ноги и начался болезненный трепет всего тела, а надо было ехать в Москву… Я уже было решил, что передвигаться в таком состоянии совершенно невозможно, но ко мне подошел о. Иоанн, взял меня за обе руки, погладил по плечу и сказал: «ничего, Бог даст пройдет и вы благополучно съездите в Москву». Действительно, как будто бы волшебным жезлом он прикоснулся к моему телу. Сразу же прекратились мучительные боли, сразу же согрелись руки и ноги и через какие-нибудь полтора часа мы вместе сели в вагон, отправились в Москву…»
Вдохновленные такими замечательными наставниками и пастырями, мит. Антоний и игум. Екатерина оба стали известными, выдающиеся миссионерами и проповедниками православия: Вл. Антоний сперва в Уфе а затем на Волыне, а Матушка Екатерина в Холмщине.
Молодой Еп. Антоний правил уфимской епархией немного больше 1½ года, а на Волыне провел 12 лет, и приобрел широкую известность как «Антоний Волынский». В большой часте епархии православные были в меньшенстве, и несмотря на исконное благочестие этогог края, во многих местах чувствовалось сильное польское и латинское влияние. Архиеп. Антоний развел кипучию деятельность, вникая и преобразовывая все отрасли церковной жизни: улучшил духовное образование, учредив, помимо семинарии, курсы для псаломщиков и законоучителей, развёл миссиоенрскую деятельность, устраивая народные беседы и крестные ходы, состовляя, печатая и рапространяя множество журналов, брошюр и книг, возродил забытые богослужебные традиции и православное понятие о говении. При нём, под начальством новым настоятелем из его учеников, и с ведением общежительного устава, расцвела Почаевская Лавра, стала крупнейшим духовным центром края. Мит. Антоний позаботился о вынесении из под спуда и открыти мощей преп. Иова Почаевского и установил новое празднование перенесение его мощей 28 августа. Он сам сочинил службы преп. Иова и чудотворной Почаевской иконе Пресвятой Богородицы и сделал эти праздники поистине народными торжествами, которые собирали многотысяные толпы паломников. Его трудами был выстроен Троицкий храм, копия Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры, в протвовес главному храму Лавры, построенному в католическом стиле и смотревшему на запад. Помимо Лавры, в епархии открылись новые монастыри и скиты, мужские и женские.
В эти же годы, чуть севернее, процветал Леснинский монастырь Матушки Екатерины, также духовно пробуждая и просвещая край, где преобладало католичество и униатство. Мит. Евлогий так описал успехи игум. Екатерины: « Леснинский монастырь находился недалеко от г. Белы… С течением времени он стал, действительно, тем культурно-просветительским центром, который Матушка Екатерина задумала создать. Она основала приюты для сирот, школы для младшего, средняго и старшего возраста, высшее сельско-хозяйственное женское училище, церковно-учительскую школу. В школах ее обучалось до тысячи детей. Можно смело сказать, что весь народ холмский прошел через её приюты и школы, вся сельская интеллигенция: учителя, учительницы, волостные писаря, агрономы, псаломщики—в большинстве были ее воспитаники… В Леснинском монастыре создалась какая-то особая культурная атмосфера. Характерными его чертами были: разумный, неослабный труд и духовное воодушевление…»
Пожалуй больше всего внимания мит. Антоний и игумения Екатерина обращали на воспитание детей и молодежи и на народное образование. Как было сказано выше, Матушка Екатерина до монашества трудилась в образцовой школе основоположителя православной педагогики С. А. Рачинского, и учебные заведения своей обители организовывала по его принципам, Развивая их еще дальше. Если Рачинский счиал, что детей надо воспитывать и учить в церковно-приходских школах, на базе житий святых и церковно-славянских богослужебных текстах, то Матушка Екатерина подчеркивала, что это необходимо делать именно в монастырях, где дети будут воспитываться в наиболее православном, церковном духе. Этот подход к педагогике никак не отрицал науку или светскую литературу и культуру. Заметим, что именно Рачинский по образованию был ботаником, и первый перевел на русский язык труд Чарлза Дарвина «Происхождение видов». В своей статье о монашестве Матушка Екатерина ссылается на Данте и Шэкспира, Бетховена и Моцарта. Мит. Антоний также во главе всех церковно-приходских школ своей епархии поставил воодушевленного ученика Рачинского, священника Казанского, и первёл церковно-учительскую школу из города Житомира в Троицкий Дерманский монастырь, в церковную, усавную атмосферу. При нём число церковно-приходских школ возросло до 1,600, превышая почти вдвое среднее число школ в других епархиях.
Наука воспринималась обеими этим светлыми умами исключительно во свете Божием. Мит. Антоний писал о необходимости внести в церковную жизнь подлинный «дух христианскитх принципов, коими она руководствовалась до Константина Равноапостольного, тем самым сделать её доступной для восприятия в своё содержание данных науки и жизни…—не потому, конечно, чтобы наука выработала что-либо лучшее и высшее, чем христианская мораль, но потому, что нет и не будет на свете ничего доброго, что само собой не заключалось в Евангельском учении. Поэтому речь иджёт, конечно, не об улучшении последняго, а о возвращении ему того, что ему уже принадлежит.» В подобном духе Игумения Екатерина, одна из образованнейших женщин своего времени, ставила разум церковный выше всего: «Надо помнить, что Церковь есть установление божественное. И если что нам в её узаконениях порой кажется несообразным и бессмысленным, то убедимся, что вся вина тут в нашем близоруком и самомнящем непонимании. В божественном домостроительстве нет произвола и нет случайного. Всякий закон и всякая заповедь суть лишь указания прямого пути к достижению конечной цели мироздания—утверждения на земле Царствия Божия, т.е. полного воплощения божественной идеи в видимой форме, созданной для красоты, истины и бессмертия» И хотя оба этих церковных деятелей вошли в историю Русской Церкви как реформаторы, проводники новых идей и течений: Мит. Антоний в преображении духовных школ, в перевороте в православной богословской мысли, в вопросе о восстановления патриаршества, а Матушка Екатерина в желании восстановить древний церковный чин диаконисс, в насаждении женского деятельного, миссионерского монашества и в полном возрождении женского монашество в Сербской цекви, по сути они не создавали ничего нового, а призывали к восстановлению подлинного православного общества, стараясь, как было сказано выше, « о возвращении ему того, что ему уже принадлежит.»
Очень похожи Матушка Екатерина и Митрополит Антоний и в своём отношении к внутренней, духовной жизни. Решительно и ясно высказываясьпо вопросу о назначении монашества, Матушка Екатерина не менее определенно высказываласьпротив некоторых сторонспециальной техники монастырского душеспасения. «Побольше дела, и поменьше самолюбования, возни с собой. По делам нужно узнавать не только другого, но и себя. Ни к чему так не склонен человек, как к самолюбованию.» Келейница Матушки Екатерины, с. Зинаида, рассказывал, что не за долго до кончины ей было откровение о Новом,Небесном Иерусалиме. Характерно, что Матушка стала описывать стены и внешний облик города и объяснять этот образ, но ни слова не сказала о своих внутренних ощущений, о своём духовном состоянии. Мит. Антоний был еще более категоричен в этом отношении. «Мистика была для митрополита Антония почти то же, что и хлыстовство», утверждает Архим. Киприан (Керн) , и приводит слова Т. А. Аметистова, большого почитателя митрополита Антония, который очень ярко поясняют отношение мит. Антония к непонятными и может даже неизвестными для него исихазма и мистики: «Вот я представляю себе, Владыко,—сказал Аметистов,—что Вы встретились бы со св. Иоанном Златоустом и св. Григорием Паламою и Вы бы им сказали так: «И охота Вам, Преосвященнейший Григорий, писать вещи, которые ни люди не понимают, да и Вы сами объяснить толком не можете. Вот взяли бы пример с Преосвященнейшего Иоанна: всё у него ясно и пременимо к жизни, всё имеет нравственное обоснование». Весьма сдержаное отношение мит. Антония к Иисусовой молитве и к проявлениям чрезмерной сентиментальности или чувствительности в духовной жизни не значят, что у него была в каком-либо смысле ограниченная внутренняя жизнь. В составленным им богослужебном последовании на праздник Ппочавской Иконе Пресвятой Богородицы сдержанный и весьма трезвый Митрополит вдруг почти плачет: «Хотел бых и аз, Владычице, вере спасенных Тобою людей подражати, хотел бых и аз Твое заступление в житии моем улучити: но за множество прегрешений моих оскудевает моя вера…» а дальше восторженно восклицает: «Востаните от гробов ваших, иноцы почаевстии, и рцыте нам: коликих чудес Пресвятыя Богородицы бысте зрители…» Многие из современников Вл. Антония свидетельствуют о том, что к концу жизни он сподобился духовного дара слёз.
Последняя черта, которая породнила Мит. Антония и Игум. Екатерину была их совершенно особое отношение к молодежи. Архим. Киприан (Керн), несмотря на то, что он впоследствии отверг очень многое из учения мит. Антоний с особым теплом вспоминал его заботу о молодом поколении: «…Я много слышал от бывших учеников, постриженников и сотрудников митрополита о знаменитых сборищзах всей академической молодежи в ректорских покоях Московской и Казанской академий… или о не менее знаменитых «чаях в подрясниках» на Волыни, в Почаеве, когда на летние каникулы съезжались к архиепископу Антонию студенты (между ними и немало разных пострадавших, уволенных из академий или семинарий), молодые монахи…съезжались к своему Великому Авве пожить, посоветоваться, побеседовать, погреться у этого великого любвеобильного сердца, озариться лучами острого ума. Тут-то, на этих чаепитиях, укреплялась вера одних, зрело желание монашеского подвига других, решались недоуменныевопросы духовной жизни, зарождались темы магистерских диссертаций. И я… считал себя тогда и продолжаю считать себя счастливым и по сей день, что и я был участником этих «чаепитий»,—правда, не в Казани, не в Троицкой Лавре и не на Волыни, а только в скудной беженской обстановке нищего митрополита, —но зато для меня таких богатых по своему содержанию. Многое в моей жизни потом изменилось: повзрослев, я многое из слышанного от Антония передумал, пересмотрел, критически оценил и переоценил, но самого духа этих бесед мне никогда не забыть… Всякому приходящему студенту уделялось столько внимания от этого старца, сколько другой архиерей или профессор не уделил бы и чиновному, высокопоставленному и знаменитому человеку. Митрополит сразу же заинтересовывался всяким студентом. Он искренне любил молодеж, верил в неё и верил ей. Искреннему молодому сердцу прощались заблуждения беспутной юности. Молодой, робеющий студент как-то незаметно становился на близкую к митрополиту линию, не побоюсь сказать, духовной дружбы…»
Матушка Екатерина обладала похожим обоянием. Мит. Евлогий замечает, что: «Стоило Матушке Екатерине побывать в Петербурге,—непременно привезет с собой несколько девиц, взыскующих монашества. Обаятельная, умная, и образованная, она имела дар духовного воздействия на женскую молодежь, её воодушевляла, будила, увлекала за собой на подвиг…» «Это была святая душа, —к себе строгая, подвижница-молитвенница и постница, к другим снисходительная, всегда веселая,—она была общительна, любила пошутить, пофилософствовать, побогословствовать, имея для этого данные. Духовный подвиг несла сокровенно, заметая следы, и лишь приблеженные сёстры догадывались, что она по ночам подолгу молиться…» Мит. Антоний особенно подчеркнул Матушкину любовь и заботу о молодежи в своём некрологе: «Еще в последних числах августа (Матушка Екатерина скончалась в октябре, не полных 2 месяца спустя) Хоповский монастырь устроил в своих стенах помещения на 100 человек членов съезда христианского студенческого Союза, который заседал в нем в продолжении целой недели, и ежедневно посещая все церковные службы, уделял время на 2 или 3 заседания по богословским и организационным вопросам… студенты на носилках приносили монахиню Екатерину в зал; а курсистки просили ее собрать их на отдельное женское заседание, из которого вынесли глубокое назидание и сердечную ей благодарность.»
Неизвестно, сколько и как часто Матушка Екатерина и Мит. Антоний встречались и общались в изгнании, в Сербии. Жили они совсем не идалеко друг от друга: она на Фрушкой горе, в Ново-Хоповском монастыре, он в Патриаршей резиденции в Сремских Карловцах. Мы знаем, что мит. Антоний бывал в Хопово, служил там и совершал монашеские постриги, хотя официально монастырь относился к Сербской Церкве, а не к Русской Зарубежной. В музеи в Сремских Карловцах сохранилась вышитая Леснинская икона, подаренная сёстрами.Мы можем предположить, что он помнил слова своего друга, еп. Михаила, наставника молодой монахини Екатерины (Ефимовской): «Не шутите, она может много сделать, и нам нельзя её оставлять или пренебрегать. Всмотритесь, эта великая нравственная сила.»
Сремские Карловцы, окна владыки Антония
Вышитая икона Божией Матери Леснинская
Что же дало этим двум светилам: самого популярного кандидата в Патриархи Всея Руси, и одной из известнейших игумень Русской Церкви, достигших столького на своём жизненном пути, но и испытавших столько лишений и скорбей, такую нравственную и духовную силу, что они смогли всё перенести и до конца своих дней воодушевлять и наставлять молодые, мятущиеся и ищущие души? На этот вопрос ответил нам сам мит. Антоний: «Есть одна сила, –сказал он во время одного пострига—которая усваиваясь нами при общении в мире, в то же время возносит нас к Богу: эта сила есть любовь. Пребывая в любви, вы тем самым пребудети в Боге. (1 Иоанн 4:16), сохраняя любовь, вы среди мира будете далеки от всего мирского: от зависти, от неправды, злорадства и недоверия (Кор. 13:5-7), но будете всегда сохранять высокое сознание богообщения. Пребывая в любви, вы останетесь истинными монахами среди мира, и наоборот в уединенной пустыне духовными гражданами вселенского царствия Божия. Монах есть тот, говорит блаж. Нил Синайский,—кто, удаляясь от всех, со всеми живет в единении и в каждом человеке видит самого себя. Любовь есть та царственная добродетель, для развития которой удобны и шумный рынок, и уединенная келлия, и послушание, заставляющее обращаться среди даже злых людей, и молитвеннное общение с миром небесным…»
Доклад написан мон. Евфросинией (Молчановой) для конференции в Чернигове, организованной в память блаженного мит. Антония (Храповицкого).
В своём слове к прославлению св. прав. Иоанна Кронштадтского, произнесённом в 1964 году, будущий святитель выразился о тезоименитом с ним и очень почитаемом им святом так:
«…Он праведник великий. Он всю свою жизнь старался соблюдать заповеди Божии и творить всё, как Бог заповедал. Он благоговейный священнослужитель Церкви … по искреннему стремлению служить Богу он стал священником. Горячо он возносил молитвы Богу, старательно соблюдал устав церковный, воистину был образец и пример всем священнослужителям … Он был воплощением милосердия, всех жалел, всем помогал. Не только отзывался он на просьбы о помощи, но он сам отыскивал нуждающихся. Снисходил ко всем, старался всем помочь … Великий чудотворец, он чудесами своими наполнил весь мир, подобно св. Николаю Чудотворцу…»
В некотором смысле, эти слова оказались пророческими. Они описывают самого святителя Иоанна: открывают нам, как он сам понимал святость, к чему стремилась его душа, каким примерам он подражал в своём служении Богу.
Тропарь святителю Иоанну начинается словами: «Попечение твое о пастве в странствии ея, се прообраз и молитв твоих…». Святая Церковь тут говорит, что главным делом жизни свят. Иоанна было именно попечение о пастве, забота о тех душах, которые вверил ему Господь. Мы, живущии здесь, в Западной Европе, сподобились быть частью паствы этого любвеобильного, многопопечительного пастыря, ибо верим, что он по сей день не оставляет в своих молитвах нас, потомков той паствы, которая знала его при жизни, в годы его служения в Западной Европе. Быть чадом великого святителя—великая честь, но и обязывает ко многому. Мы должны знать его житие, помнить его подвиги и исполнять его заветы. Давайте вспомним о них.
По решению Синода РПЦЗ, 3 июня 1934 года святитель Иоанн был хиротонисан в Белграде во епископа Шанхайского, викария Китайской и Пекинской кафедры. В Западную Европу он был направлен в июле 1951 года и нёс здесь, на нашей земле, своё архипастырское послушание до 1962 года, в течение 11-и лет. Скончался святитель Иоанн 2 июля 1966 года. Он прослужил архипастырем почти 40 лет, из которых 11 – то есть, чуть больше четверти этого служения — прошло здесь, в Западной Европе.
Уже в своём «Слове при наречении во епископа» свят. Иоанн указал, каким будет его служение:
«… Христос пришел на землю восстановить осквернившийся образ Божий в человеке, призвать людей, соединить их во единого человека, едиными усты и единым сердцем прославляющего своего Творца. Задача каждого пастыря привлекать людей к тому единству, перерождать и освящать их. Что может быть более великим, чем воссоздать создание Божие! Какую большую пользу можно принести своему ближнему, чем подготовив его к вечной жизни! Нелегко выполнение сей задачи — приходится бороться с испорченной грехом природой человека. Часто встречается непонимание, а иногда сознательное сопротивление, ненависть со стороны тех, кого любишь и о ком заботишься. Велико должно быть самопожертвование пастыря и велика любовь к своему стаду. Все готов должен быть перенести он ради его пользы, и каждая овца должна найти место в его сердце… Если же столь трудны и сложны обязанности обычного пастыря и велика его ответственность за спасение им пасомых, что можно сказать об архипастыре? … Архипастырь ответствен не только за всех агнцев, Богом врученных ему, но и за пастырей. Взыщется с него за каждого грешника, которого во время не образумил, за каждого, кто шел путем правды, но совратился с него. Долг его болеть болезнями своих овец и тем исцелять их, подобно Пастыреначальнику Христу, «раною Которого мы исцелехом» (Исаия 53, 5). Нет у него личной жизни, весь должен он отдаться делу спасения душ человеческих и водительству их в Царство Небесное. Он должен быть готов перенести все озлобления, гонения и самую смерть ради истины, пить чашу Христову и креститься Его крещением (Матф. 20, 23; Марк. 10, 39). Он должен заботиться не только о приходящих к нему, но и сам искать и возвращать стаду заблудших овец, нося их на раменах своих. Долг его возвещать Христово учение его незнающим, памятуя заповедь Господню: «шедше в мир весь проповедите Евангелие всей твари» (Марк. 16, 15). Будучи проникнут сознанием вселенскости Церкви, он не должен ограничиться заботой только о тех, кто непосредственно поручен ему, но должен духовным оком озирать всю вселенную Церковь Христову, желать просвещения всех народов и преуспеяния их в вере истинной, ибо в Церкви «несть еллин, ни иудей, варвар и скиф», но все суть одинаково любезныя дети Отца Небесного…» Особенно утешительно его обещание молиться за нас, его будущих пасомых:
«…В сей великий для меня час молюсь о тех, кто воспитывал меня и назидал своими наставлениями и примером, молюсь о тех, среди которых проходило до сих пор мое церковное служение, о молодежи, которую воспитывал, о моей будущей пастве, о вселенской Церкви, о страждущей земле Русской!…»
Свят. Иоанн прибыл в Париж 21 июля 1951 года и поселился при Храме Воскресения Христова в Медоне. Наш Леснинский монастырь прибыл во Францию на год раньше, и к тому времени уже располагался в городке Фуркё, под Парижем. Леснинские сёстры и новый правящий архиерей встретились как старые друзья, ведь мы были знакомы еще по Сербии, где Леснинский монастырь находился с 1920 по 1950 год. Семья Максимовичей: родители Владыки, его два брата и сам будущий Святитель, — также прибыли в Белград в начале 20-х годов. В Сербии будущий святитель встретил мит. Антония Храповицкого, который, по словам самого вл. Иоанна, еще в Харькове стал руководителем его духовной жизни. Максимовичи стали прихожанами русского храма в Белграде, и в 1924 году мит. Антоний постриг Михаила Борисовича Максимовича (имя Вл. Иоанна в миру) во чтецы. Несомненно, эта благочестивая церковная семья бывала в сербском монастыре Хопово на Фрушкой горе, где тогда размещались леснинские сёстры. Там, в Хопово, в Белграде, или в Сремских Карловцах, в резиденции мит. Антония, на встречах русской церковной молодежи, Михаил Борисович наверняка встречал граф. Нину Павловну Граббе, поступившую в Леснинский монастырь к концу II-й Мировой войны, когда Хоповский монастырь уже сгорел, и сёстры жили в общежитии в Белграде. Нина Павловна, которая впоследствии стала монахиней, а потом игуменией Магдалиной, разделяла интерес и любовь вл. Иоанна к православному богослужебному уставу. Также будущий вл. Иоанн наверняка знал еще в миру близкую знакомую Нины Павловны, Елену Воробьёву, поступившую в монастырь вместе с ней, и ставшую впоследствии мон. Флавианой, сотаинницей Игумении Магдалины по постригам, иконописицей, секретарем и казначеей монастыря.
указ назначение свят. Иоанна в Европу
Леснинские сёстры прибыли в Париж
Михаил Борисович Максимович
русский храм в Белграде
В 1926-м году мит. Антоний постриг Михаила Борисовича Максимовича в монашество, с наречением имени Иоанн, в память его предка, свят. Иоанна Тобольского. Постриг состоялся в Мильковском монастыре, единственном в Сербии монастыре с русским уставом и русской братией. Руководил монастырем старец схиархим. Амвросий (Курганов), духовное чадо последних оптинских старцев. Молодой иеромонах о. Иоанн в Сербии преимущественно занимался преподовательской деятельностью в сербских семинариях или «богословиях», как их называют сербы. Но летние каникулы он всегда проводил в Милькове, в монастыре, и наверняка встречал там молодую вдову, кн. Нину Николаевну Львову—будущую нашу Матушку схиигумению Феодору, которая приезжала в Мильково к Батюшке о. Амвросию, а в 1928 году поступила к Леснинским сёстрам в Хопово, и стала возглавлять там детский приют.
В 1934 году, ходатайством мит. Антония, иеромонах Иоанн (Максимович) был избран синодом РПЦЗ и хиротонисан во епископа Шанхайского, викария Китайской-Пекинской епархии. Мария Димитриевна Шатилова, частая паломница в Хопово, рассказывала сёстрам, что она незадолго до хиротонии случайно, как ей показалась, встретила о. Иоанна в Сремских Карловцах. Он ей рассказал, что приехал выяснить ошибку, так как по недоразумению на его имя и адрес пришло письмо из Синода о назначаении какого-то о. Иоанна епископом в Китай. Но когда он опять встретил Марию Димитриевну, сказал: «Ошибка оказалась большей, чем я думал. Это именно меня назначили…»
Племяники Матушки Игумении Феодоры, оо. Леонтий и Антоний (Бартошевичи), также духовные чада и постриженики о. Амвросия, были соподвижниками о. Иоанна в Мильковском монастыре. Им тоже было суждено вновь встретиться с вл. Иоанном в Западной Европе. Вл. Леонтий в те годы был епископом Женевским. Ему часто приходилось замещать вл. Иоанна, который, помимо того, что был правящим архиереем Западно-Европейской епархии, оставался ответственным за свою китайскую паству и особенно за тех самых слабых и немощных стариков и детей, которые не смогли сами выехать из Шанхая, и которых вл. Иоанн сам эвакуировал на Филиппины, договорившись о возможности поселить их на маленьком острове Тубабао. Вл. Иоанн продолжал усиленно заниматься устроением дальнейшей судьбы многотысячного русского палатного городка, выросшего в филипинских джунглях, и часто отлучался, то в Америку, для хлопот и переговоров в Вашингтоне, то на Тубабао, для окормления и поддержки паствы. Вл. Антоний (Бартошевич) стал преемником вл. Иоанна на Западно-Европейской кафедре после преждевременной, ранней смерти вл. Леонтия и перевода вл. Иоанна в Сан Франциско. В 1952 году вл. Иоанн переехал в Версаль, совсем близко от Фуркё, и стал жить при епархиальном управлении, размещенном в здании русского кадетского корпуса имени Имп. Николая II-го. Владыка стал чаще бывать в Фуркё. Эти годы—период самого тесного общения свят. Иоанна и сестер нашего монастыря.
свят. Иоанн и братья Бартошевичи
Еп. Леонтий Женевский
Архиеп. Антоний Женевский
Чаще всего наши старые сёстры вспоминали вл. Иоанна на молитве и на богослужениях. Каждый его приезд был праздником для сестёр, хотя и сильно нарушал монастырский режим. Дело в том, что после службы Владыка еще долго оставался в храме, прикладывался и молился перед иконами, не желая расставаться с храмом и наново погружаться в необходимые дела, хлопоты и вообще всю мирскую суету. Из-за этого вечерняя трапеза часто начиналась в 12-м часу ночи. Утром, после Литургии, Владыка еще дольше оставался в храме, особенно по постным дням, пытаясь оттянуть время трапезы до 9-го часа по-церковному, т.е. до 3-х часов дня.
Лесна в Фукё
Старые ммонахини Фуркё
Храм в Фуркё
Вл. Иоанн не любил когда Утреня, по монастырскому обычаю, служилась с вечера, вместе с Вечерней, и часто настаивал на том, чтобы Утреню служили рано утром, как положено по Уставу. Матушка Игумения Магдалина мне рассказывала, что он ей как-то сказал: «Не зовите эту службу «утреней», если не служите её утром. Зовите хоть коровой, но только не «утреней». Если Вл. Иоанн не служил, он внимательно следил за богослужением, иногда по греческим минеям, переводя и выписывая для сестёр тропари или кондаки, отсутствующие в славянских минеях. Другие нужные тропари он находил в сербских богослужебных книгах. Всё это вошло в наш монастырский богослужебный чин и соблюдается по сей день. Богословские труды Владыки и его проповеди и послания пестрят цитатами из богослужебных книг; он полностью усвоил язык богослужений и мыслил именно этими категориями. У Владыки Иоанна отсуствовал музыкальный слух, но он следил за тем, что положено читать за службой, а что положено петь. В случае несоотвествий, он не останавливал и не поправлял, тем более, во время службы, но неодобрительно «цыкал». Матушка Магдалина еще рассказывала, как он однажды долго цыкал и что-то руками показывал, но объяснил только после службы. Дело было Великим постом, когда положено много земных поклонов. На службе стояли дети, и Владыка расстроился, потому, что они неправильно клали поклоны: поднимаясь, опирались пальчиками, а не кулачками. Владыка очень переживал, что они могут себе сделать больно.
Я упомянула выше, что владыка Иоанн был любителем и знатоком богослужебного устава или типикона, сложной системы составления богослужения по книгам разных циклов: Октоиха, Минеи или Триоди. Но подход у Владыки Иоанна был очень своеобразный. Он часто не считался со строгой иерархичностью типикона и с правилами и ограничениями, которые многие считают неопровержимыми. Владыка глубоко понимал сам дух типикона, вникал в смысл и содержание богослужебных текстов и по-своему их комбинировал. Ему всегда хотелось включить как можно больше: помянуть всех святых, празднуемых в этот день, отметить праздник, но не упустить и будничное последование и покаянные умилительные молитвы Октоиха, славить Воскресшего Христа пением богодухновенного пасхального канона преп. Иоанна Дамаскина, но и плакать у подножия Креста покаянным плачем преп. Андрея Критского. Матушка Магдалина, долголетняя уставщица монастыря, хорошо усвоила владыкин подход к уставу и постаралсь передать его нам, её ученицам. Уже в те годы никто не сомневался в святости владыки Иоанна. Сёстры видели его окруженным сиянием, другие видели его стоящим в воздухе, вознесённым над землёй в молитве.
Когда требовали того обстоятельства, вл. Иоанн служил полным архиерейским чином, знал его хорошо. Но достаточно часто он в нашем монастыре служил просто иерейским чином, в скромном иерейском облачении, повязав вместо архиерейского омофора шерстяной шарф и перекинув его через плечо. Он объяснял, что омофор символизирует ту заблудщую овцу, из-за который Добрый Пастырь готов оставить всё стадо, и обретши её, несёт на собственном плече. Позднее сёстры сшили ему омофор из толстой белой шерстяной ткани, в напоминание об этой обретённой овечке.
Владыка Иоанн придавал большое значение почитанию местных православных святых, искал о них сведения и всегда поминал их на отпуске.
Его любовь к богослужению отражена во многих указах, изданных им. В начале богослужебного года владыка изучал все необходимые переносы богослужений в связи с временем празднования Пасхи, утверждал их указами и рассылал по епархии. Следил за юбилейными датами, назначая соответствующие службы. И особенно заботился о молитвенном поминовении, как общем для всей РПЦЗ, так и о поминовении духовенства епархии и сестёр монастыря. О каждой кончине кого-нибудь из клира или монашествующих сообщалось всей епархии, и всему духовенство ставилось в обязанность их поминать.
указ о почитании запад. святых
указ св. Иоанна о Гоголе
указ св. Иоанна о. Николай Соболев
указ св. Иоанна поминать мон. Манефу
указ св. Иоанна о Дим. субботе
поминовение королевича Георгия
указ св. Иоанна об архиеп. Тихоне
Святитель Иоанн особо чтил память св. Царственных Страстотерпцев, и особенно заботился о достойном поминовении Царской семьи в день их мученической кончины 4/17 июня.Вспомним, что именно во время его пребывания на Западно-Европейской кафедре приступили к строительству Храма-Памятника в честь св. Иова Многострадального в Брюселле, где впоследствии Зарубежная Церковь служила торжественное отпевание Царской семьи.
Царские мученики
указ свят. Иоанна о царск. мучениках
В Леснинском монастыре почти с самого начало вошло в практику приглашатьправящего архиерея совершать монашеские постриги. По нашим записям, за 11 лет своего пребывания на Западно-Европейской кафедре, вл. Иоанн совершил 8 постригов в рясофор и 7 постригов в малую схиму, в мантию, в том числе и постриг в рясофор нашей Матушки Игумении Макрины. Матушка рассказывает, что она мечтала о постриге в какой-нибудь праздник Пресвятой Богородицы, а назначили его в на день памяти св. вел. муч. Артемия, день официального открытия нашего монастыря. Матушка по-монашески смирилась и никому не открыла своего желания, перенося его уже на мантийный постриг. Но вл. Иоанн прочитал её мысли и после пострига сказал ей: «Но и сегодня же хорошо?» Это был последний постриг, совершенный вл. Иоанном в нашем монастыре, в 1960-м году, незадолго до его назначения в Сан Франциско. Много лет спустя Матушка поняла, что вл. Иоанн знал, что не он будет совершать её постриг в мантию. Совершился он в 1967-м году, после кончины святителя, в день иконы Пресвятой Богородицы «Всех Скорбящих Радость», храмовой праздник собора, воздвигнутого святителем Иоанном в Сан Франциско, под которым его тогда погребли и в котором сегодня лежат его святые мощи.
Другое запомнившееся всем событие был постриг в рясофор матушки Надежды Соловьевой, вдовы священника, который скончался при монастыре, заповедав своей матушке остаться у нас и принять постриг после его смерти. О. Константин и матушка Надежда знали вл. Иоанна и раньше; он и определил о. Константина в Леснинский монастырь, когда тот заболел уже к смерти. Отношения у них были хорошие, но одно огорчало о. Константина: добрый и обыкновенно очень внимательный архипастырь никак не мог запомнить, что матушку зовут Надеждой, а не Наталией. Даже поздравления ко дню Ангела он несколько присылал ко дню св. муч. Адриана и Наталии, после чего о. Константин даже письменно ему выражал своё недоумение. Матушка Надежда исполнила завет своего Батюшки и поступила в монастырь. Схиигумения Феодора решила довольно скоро её постригать в иночество, так как она уже много лет послужила Церкви и была уже в возрасте. Кто знает хорошо наши леснинские традиции, знает, что у нас сохранилась практика дореволюционной Церкви не менять имя сестры при постриге в рясофор, так как монашеские обеты она на этой стадии еще не произносит. Представьте всеобщее удивление, когда вл. Иоанн вдруг при постриге назвал её не Надеждой а… Наталией. И новопостриженная инокиня Наталия тут же разревелась. Но чин был совершен, и так она осталась с. Наталией. Через несколько лет настало время мантийного пострига. Вл. Иоанн был уже в Сан Франциско. Когда Матушка Феодора вызвала с. Наталию чтобы объявить ей об этом, он сказала: «Я долго думала, как Вас назвать в монашестве, но решила оставить Вам имя Наталия. Я поняла, что вл. Иоанн знал, что не он будет Вас постригать в мантию, и поэтому тогда в рясофоре нарек Вас Наталией. Он ведь давно сам Вам выбрал это имя…»
молодая Матушка Макрина с свят. Филаретом
указ о постриге м. Макрины
С матушкой Надеждой и о. Константином связан и другой яркий случай поразительной прозорливости вл. Иоанна. Однажды он приехал к ним на приход к празднику Покрова Божией Матери. Прибыл накануне, к Всенощной. Праздник выпал на будний, рабочий день, и на службе почти никого не было. После отпуска о. Константин спросил владыку: «Владыко святый, Вы, вероятно, завтра будете служить иерейским чином?» Ведь не было ни диакона, ни прислужников, на клиросе—только матушка Надежда и старенький псаломщик. «Служба полным архиерейским чином, — объявил Владыка—архиерейская встреча в 9:30 утра.» И удалился к себе на покой, не обращая внимания на волнение и возражения о. Константина. Дома взволнованный и недоумевающий батюшка рассказывал о странных требованиях архиерея своей матушке, как вдруг зазвонил телефон. Звонил диакон из соседнего прихода. У них по каким-то обстоятельствам отменили службу, и он просил благословения приехать завтра к о. Константину служить, тем более, что узнал о приезде архиерея. О. Константин немного успокоился — хоть диакон будет на службе. Чуть позже позвонил старший алтарник, он в последнюю минуту всё же решился отпроситься с работы ради праздника, и завтра будет на Литургии. Также неожиданно появился второй прислужник, и какая-та семья решила детей не посылать в школу, а прийти на праздничную Литургию. Мальчики знают службу, могут прислуживать… О. Константин воспрял духом: всё неожиданно устроилось. Оставалась только проблема с хором: неужели матушке и старому псаломщику придется петь Литургию? Вдруг раздался стук в дверь. Там стоял незнакомый человек, он обратился к о. Константину: «Вы настоятель русского храма? Да? Разрешите представиться, я регент казачьего хора, мы здесь в городе на гастролях. Завтра будет служба? Нам очень хотелось бы спеть Литургию. Вы же знаете, как казаки чтут праздник Покрова…» И всё случилось точно так, как предсказал Владыка. Встреча архиерея состоялась в 9:30 утра, при пении мощного казачьего хора, и Литургия была отслужена невероятно торжественно, полным архиерейским чином.
К концу пребывания свят. Иоанна на Западно-Европекйской кафедре стал вопрос поиска более прочного места для Леснинского монастыря, так как хозяева общежития в Фуркё, где монастырь прожил уже более 10-и лет, отказались продлить аренду. С благословения вл. Иоанна, сестры приступили к поискам жилья, и с его же благословения был произведён денежный сбор на покупку подходящего места под монастырь. Переведенный на Сан Францискую кафедру в 1962 году, владыка Иоанн продолжал следить за процессом поиска, и одним из последних его деяний перед смертью было письмо матушке Феодоре с благословением покупать (за невероятно низкую цену!) найденное монахиней Магдалиной имение в деревне Провемон. Письмо пришло через несколько дней после кончины святителя.
Провемон гл. корпус и пруд
старая фото Провемон
столб рю дю мулэн Провэмон
Рассказ о связи нашего монастыря со святителем Иоанном будет неполным без упоминания его чада, с. Екатерины Глатоленковой, нашей с. Кати-огородницы, которая уже 64-й год живёт в монастыре. С. Катя—одна из шанхайских сирот вл. Иоанна, принятая им в приют свят. Тихона Задонского. С. Катя—одна из тех, кого Владыка вывез на остров Тубабао. Там она провела несколько лет в палаточном городке в джунглях и была свидетельницей тайфуна, грозившего полным уничтожением русскому лагерю. Но вл. Иоанн остановил тайфун своей молитвой. Болезни с. Кати сделали невозможным её въезд в Америку вместе в другими беженцами, и вл. Иоанн попросил матушку Феодору принять девочку в Лесну. Прозорливый владыка предвидел, что здесь она приобретёт настоящий дом и семью, будет много трудиться и станет полноценным членом нашего сестричества. С. Катя любила владыку как родного. В Фуркё, где она работала в трапезной, нередко старшие трапезарки подсылали её, когда Владыка долго не выходил из церкви, и она громко звала: «Владыка, я голодная!» И владыка Иоанн улыбаясь выходил из церкви, сказав Кате, «хорошо, я напишу воззвание, скажу, что леснинские сёстры голодают…»
Приют свят. Тихона Задонского
докуент с. Кати
с. Катя пономарка
Матушка Макрина и с. Катя на кладбище
с. Катя огородница
Помимо с. Кати Владыка просил матушку Феодору временно принять 4-х монахинь,последних беженок из Китая, уже после массового отъезда на Тубабао. Они были из монашеской общины Владимирской иконы матушек Руфины и Ариадны и прожили у нас больше года. Эти сёстры ждали разрешение на въезд в Америку, чтобы вернуться в свой монастырь. Одна из них была глухонемой, и только по молитвам Вл. Иоанна смогла она пройти медицинскую коммиссию и беседу с сотрудником консульства, без того, чтобы заподозрили о её состоянии и выдали бы без проблем разрешение на въезд и поселение в Америке. В это же время поступили в Леснинский монастырь 3 послушницы из китайской паствы владыки Иоанна: сёстры Серафима, Валентина и Людмила.
Также по просьбе и с благословения вл. Иоанна провели 2 года в Лесне беженки со Св. Земли: Матушка Игумения Елизавета (Ампенова) и 6 сестёр. Изгнанные из своего родного Горненского монастыря из-за нежелания присоединиться к МП после захвата монастыря, они впоследствии основали Благовещенскую обитель в Лондоне.
свят. Иоанн и Матушка Елисавета
указ свят. Иоанна принимая Лондонских сестёр
открытие Благовещенского м-ря в Лондоне
В свою очередь, леснинские сёстры, как могли, заботились о владыке. Я уже упомянула особый шерстяной омофор, который ему сшили. Кроме того, монастырская иконописица м. Флавиана рисовала церковные грамоты для владыки. Леснинский монастырь участвовал в покупке дома для устройства храма в Париже, на улице «Сlaude Lorrain». Известно, что вл. Иоанн старался ходить босиком, а также никогда не ложился в постель, а отдыхал сидя. От этого, как и от долгого стояния на молитве, у него открылись кровоточивые раны на ногах, которые владыка упорно отказывался лечить, пока матушка Феодора не объявила ему: «Владыко святый, властью, данной мне как настоятельнице монастыря, приказываю Вам лечь!» Примерный послушный монах, владыка повиновался — лег в постель и разрешил вызвать врача.
св. Иоанн указ о Париже
письмо П. С. Лопухина в Лесну
м. Флавиана пишит иконы
На фотографиях владыкиных канцелярий и келий в доме свят. Тихона Задонского в Сан Франциско и при храме в Сеаттле, в красном углу видны репродукции Леснинской иконы, всталенные в рамочки. Это видимый знак того, что вл. Иоанн не забывал нашу святыню, знакомую ему еще с молодости в Сербии, и конечно же, когда он обращал свой молитвенный взор на эти карточки, он молился о нашей обители и наших сёстрах, и о всех своих чадах в Западно-Европейской епархии. Мы знаем, что свят. Иоанн отошел ко Господу перед Курской иконой Пресвятой Богородицы, положив перед Ней земной поклон. Я думаю, что мы можем надеяться, что обращаясь к Пресвятой Богородице незадолго до этого, он взглянул и на Леснинскую икону и в последние минуты своей земной жизни вспомнил о нас.
И после смерти вл. Иоанн не оставляет наш монастырь. В трудный момент он явился во сне матушке игумении Магдалине, подкрепил и подбодрил её. В 2006 году смотритель часовни, устроенной в бывшей усыпальнице свят. Иоанна направил матушке Макрине крупное пожертвование. В сопроводительном письме было рассказано, что вл. Иоанн явился смотрителю во сне и повелел, чтобы все средства, собранные в часовне за тот год, были бы отправлены в Леснинский монастырь. И с тех пор регулярно поступают нам пожертвования из часовни, в память о заботе владыки о нашем монастыре. И за неделю до нашего сегодняшнего торжества владыка послал нам своё благословение. Как раз в тот момент, когда я раскаивалась в задуманном усложнении нашего праздника и спрашивала себя: «Ну зачем я это всё затеяла?», совершенно неожидано пришла посылочка из Сан Франциско с маслом от мощей, со множеством иконочек, освященных на мощах, которые мы сегодня раздаём, и с другими иконочками и фотографиями. Я и не подумала попросить кого-нибудь в Сан Франциско об этом, и вот, сам святитель позаботился о нас и дал видимо знать о своём благословении на этот труд.
Спросим теперь себя, а что нам владыка Иоанн заповедал? Какими бы он хотел бы видеть нас, нас всех: священнослужителей, монашествующих и подвизающихся в миру? Что мы должны исполнить?
свят. Иоанн в сиянии
свят. Иоанн почти смеется
Во-первых, владыка Иоанн призывает нас к наиболее частому и наиболее осознанному участию в богослужениях. Служба Божия была самым важным делом его жизни, и все его труды, всё его расписание, строилось вокруг них. Известно, что при нём всегда был полный комплект богослужебных книг, и если он по обстоятельствам не мог быть на службе, он всю службу вычитывал. Рассказывают, что как-то в Париже вл. Иоанн спутал поезда, и вместо поезда на Женеву в Швейцарии, сел в поезд на Геную в Италии. На границе обнаружилась его ошибка, и его сняли с поезда. Пришлось ехать за ним на машине, и Владыка ждал много часов. Его нашли на вокзале, совершенно не возмущенным и не расстроенным, а обложенным книгами, за чтением службы. Никто ему не препятствовал заняться самым главным его делом, и он был спокоен. Мы знаем, что владыка Иоанн не был статным, красивым архиереем, не было у него какой-нибудь особой «школы» богослужения. У него полностью отсутствовал музыкальный слух и служил он без всякого «эффекта». Но его служение и участие в богослужении оставляло незабываемое впечатление, и по сей день тысячи людей с большим трепетом слушают старинные любительские звукозаписи с пением очень посредственных эмигрантских хоров или леснинских старушек и с еле разбираемыми возгласами и проповедями, лишь бы хоть как-то приобщиться к служению и молитве этого святителя.
свят. Иоанн о Вел. Пятке
свят. Иоанн о рожд. сочельнике
Во-вторых, владыка Иоанн призывает нас постоянно изучать и хорошо знать нашу Православную веру. Несмотря на свою скромность и истинное монашеское смирение, вл. Иоанн отнюдь не был простецом или невеждой. Вспомним, что он окончил военную школу—кадетский корпус и имел два высших образования: юридическое и богословское. Он немало лет проработал преподователем и воспитателем. Его богословские статьи, написанные по просьбе и под руководством другого выдающегося русского богослова, вл. мит. Антония (Храповицкого), а также его проповеди, открывают нам хорошего знатока Священного Писания, богословски образованного человека. Вл. Иоанн не мог бы так любить и глубоко понимать православное богослужение без тщательного изучения Церковной истории и патристики, без хотя бы поверхностного знакомства с древними языками. Его проповеди, посвященные русским святым, указывают на хорошее знание русской истории и на осмысление духовного пути русского народа. Его почитание местных святых и желание просвещать всех окружающих его светом Истины заставляло его знакомиться с историей и культурой стран и народов, среди которых ему приходилось служить: будь то Сербский Православный народ, языческий Китай, прекрасная Франция или новый мир—Америка. И путём обретения таких познаний Святитель Иоанн всех нас призывает к миссионерству, к проповеди Православия.
Шанхайский собор Споручницы Грешных
Русский храм Белград
святители освящают кресты на сан фран. собор
епархиальный совет со свят. Иоанном
Словом, свят. Иоанн призывает нас к подлинному благочестию и к святости. Почему менно его пример может нас подбодрить и вдохновить? Как у многих из нас, у вл. Иоанна не было каких-то явных, ярких талантов или способностей. Маленький, невзрачный, неуклюжий и не музыкальный. Даже любящий его мит. Антоний сказал о нём: «Этот маленький, слабый физически человек, по виду почти как дитя». Но добавил: «…он есть чудо аскетической стойкости и строгости». И отсылал он его в Китай «как свою душу, как своё сердце…» Пришел вл. Иоанн к этому не сразу и нелегко. Сам он говорил в своём слове при наречении:
«Плохо я представлял себе в начале путь, которым нужно идти. Подрастая, думал себя посвятить военной или гражданской службе Отечеству, являвшемуся тогда оплотом и хранителем истинного благочестия.»
И хотя духовная жизнь всегда влекла Владыку, но только в эмиграции, к концу учебы, в 30 лет он решился на монашество:
«Совершившееся крушение государственной мощи нашего Отечества убедило меня окончательно в непрочности всего земного и слабости человеческих сил и способностей, и я решил отречься от сует земного мира, посвятив себя едино служению Богу.»
Впоследствии вл. Иоанн никогда не сторонился людей и не осуждал мирскую жизнь, был всем доступен. Он ходил в гости к знакомым. Бывшие его прислужники рассказывали, что он им давал деньги на кино, если считал фильм полезным. Матушка игумения Александра (Чернявская), вспоминая своё детство при вл. Иоанне, рассказывала, как он смеялся над её детскими проказами и как он с ней вместе мечтал, что он будет приезжать к ней на ослике с провизией, когда она станет монахиней-подвижницей в пустыне. В благодарственных речах на свой день Ангела он благодарил не только тех, кто пришел помолиться, но и тех, кто устроил торжество, позаботился о приеме посетителей. Своим чадам и пасомым он давал советы не только о духовной жизни, но и о работе, женитьбе, учебе, о визах и налогах.
свят. Иоанн даёт крест
свят. Иоанн и молодежь
Как у всех людей, были у вл. Иоанна недостатки и слабости. Он не был хорошим администратором, бывали конфликты. Он не всегда разбирался в людях, был наивен и доверчив, и это иногда приводило к серьёзным ошибкам. Некоторые называли его юродивым, и хотя вл. Иоанн никогда не позволял себя поступки, которые могли бы умалить или скомпрометировать архиерейское достоинство, его всецелое погружение в жизнь Церкви и безразличие ко всему суетному и земному, часто делали его неудобным и неудовлетворительным собеседником или сотрудником. Один из его диаконов сказал: «Со святыми упокой, да. Но жить с ними—не дай Бог!»
молодые вл. Антоний и свят. Иоанн
свят. Иоанн в шанхайской канцелярии
Но все эти немощи становились неважными и блекли в свете самого выдающегося качества владыки Иоанна: его безконечной, всеобъемлющей любви. Он не мыслил себя вне служения людям:
«… служение Богу, властно призывая мою душу «отречься себя, взять крест свой и идти за Христом» (Матф. 16, 24; Марк. 9, 24), в то же время накладывало внутреннюю необходимость стать ловцом людей… Не смею помыслить себя достойным сего сана, сознавая греховность свою, но боюсь и отрекаться от него, слыша слова Господни, обращенные к согрешившему, но кающемуся Петру: «Аще любиши Мене, паси агнцы Моя, паси овцы Моя». Святой Иоанн Златоуст, объясняя настоящее место Евангелия, обращает внимание на то, что в доказательство любви Господь потребовал не иного подвига, а именно подвига пастырства. Почему же так велико в очах Господних пастырское служение? Потому, что пастыри, по выражению апостола Павла, суть «Богу споспешницы» (I Кор. 3).» Будучи великим подвижником и молитвенником, владыка святитель Иоанн сумел соединить этот подвиг с непосредственным участием в жизни своей паствы. Он сам объяснял: «Заботясь о спасении людей, должно применяться к их понятиям; дабы привлечь всякого, подражая в том апостолу Павлу, и подобно ему нужно быть способным сказать: «Быть Иудеем яко иудей, да иудеи приобрящу, беззаконным яко беззаконен, да обрящу беззаконныя. Бых немощным, яко немощен, да немощныя приобрящу: всем бых вся, да всяко некия спасу» (I Кор. 9, 21-22).
Заботясь о спасении душ человеческих, нужно помнить, что люди имеют и телесные потребности, громко заявляющие о себе. Нельзя проповедывать Евангелие, не проявляя любовь в делах. Но при том нужно опасаться, чтобы заботы о телесных потребностях ближних не поглотили все внимание пастыря и не шли бы в ущерб попечению о духовных нуждах, помня слова апостолов: «не угодно есть нам оставльшим слово Божие служити трапезам» (Деян. 6, 2). Все должно быть направлено к снисканию Царства Божия и исполнению Христова Евангелия. Истинное христианство не состоит в умоотвлеченных рассуждениях и учениях, а воплощается в жизни. Христос сходил на землю не для того, чтобы преподать людям новые знания, а чтобы призвать к новой жизни. К вечной жизни мы приуготовляемся в жизни земной. Обстоятельства и события временной жизни влияют и на духовную жизнь человеческую. Сильные характером преодолевают влияние окружающей среды, а слабые поддаются ему. Сильные духом закаляются при гонениях, но слабые падают. Потому нужно, насколько возможно, создавать условия, в которых бы возможно больше людей могло духовно созидаться.
Пастырю нельзя уклоняться от участия в общественной жизни, но участвовать в ней нужно в качестве носителя Христова закона и представителя Церкви. Священнослужитель не смеет превращаться в обыкновенного политического или общественного деятеля, забывая главную сущность своего служения и его цель. Христово Царство «не от мира сего» (Иоан. 18, 36), и Христос не устроял земного царства. Не делаясь политическим вождем и не вдаваясь в партийные распри, пастырь может давать духовное освящение явлениям жизни, дабы его пасомые знали путь, которого держаться, и являлись бы христианами как в своей личной жизни, так и в общественной. Архипастырь должен уметь каждому дать совет духовный: и монаху отшельнику, очищающему душу от помыслов, и царю, устрояющему державу, и военачальнику, идущему на брань, и обычному гражданину…»
Мы упомянули о человеческих недостатках вл. Иоанна, но я не могу припомнить случая, чтобы он кого-либо обидел или огорчил, чтобы его обвинили в пренебрежении кем-либо, в отсутствии внимания или заботы. Можно предположить, что именно эта горячая любовь, это постоянное стремление служить людям и призвали на святителя особую благодать Божию и сподобили его дара чудотворения, исцеления и прозорливости. Господь Сердцеведец знал, что вл. Иоанн никак не возгордится, никак не возомнит о себе или прельстится, а всё направит исключительно на благо своей пастве. В тропаре свят. Иоанну мы поём «…тако веруем, познавше любовь твою, Святителю Чудотворче Иоанне!…» Помолимся ему, чтобы он вымолил нам хоть малую долю этой наивысшей добродетели, такой подлинной христианской евангельской любви. И обратимся к нему его же словами, некогда сказанными в «Слове на прославление св. прав. Иоанна Кронштадтского», с чего я начала это выступление:
«…Воззовем же к нему ныне, когда он пред всеми воссиял на духовном небе: «Молись о нас святителю Отче Иоанне, обрати всех нас на путь спасения… да радостно воззовем тебе: Радуйся святителю Отче Иоанне, пречудный чудотворче, и о нас к Богу молитвенниче! Святителю Отче Иоанне, спасай нас молитвами твоими!»
В 2008 году Алексей Львович Беглов (1974-) выпустил книгу, в названии которой В поисках «безгрешных» катакомб слово «безгрешных» взято в кавычки. Почему? Не потому ли, что это цитата — из Письма Александра Исаевича Солженицына (1918-2008) к Третьему Собору РПЦЗ 1974 года? В Письме сказано, что православного подполья в СССР нет и что «безгрешная, но и бестелесная катакомба» существует лишь в воображении «деятелей Зарубежной Церкви» (Солженицын 1974: 7). Эту же мысль чуть иными словами выражает и Беглов, называя православные катакомбы «мифом», созданным «авторами, принадлежавшими к Русской Православной Церкви Заграницей» (2008: 10).
Цитата всегда указывает на связь между двумя текстами и часто предполагает единомыслие их авторов. Так ли это в нашем случае? Беглов, будучи историком официальной российской Церкви выражает официальную точку зрения на православное подполье, которая включает три тезиса. Один мы уже рассмотрели, второй — о том, что нелегальные приходы были подпольной частью Церкви легальной, — заявлен Солженицыным в том же Письме, где сказано, что «реальный православный русский народ», в том числе и те верующие, которые молятся «у источника», принадлежит к официальной «Русской Церкви» (1974: 7). Третьего тезиса — о том, что те «немногие» истинно-православные общины, которые противопоставляли себя официальной Церкви, были на самом деле сектантскими, — у Солженицына нет, но его настойчиво высказывал в западной прессе о. Димитрий Дудко (Дудко 1979-3: 40, 1979-7: 38).
Как видим, цитата из Письма Солженицына в названии книги Беглова действительно выявляет единомыслие между современными историками официальной Церкви и величайшим историком сталинской эпохи. Вполне может быть, что Беглов сослался на Солженицына. чтобы придать дополнительный вес официальной концепции. Выполнена ли эта задача? Отчасти, да, выполнена, потому что поддержка пришла из, казалось бы, оппозиционного лагеря: Солженицын и Дудко — самые известные на Западе диссиденты 1970-х годов. Тот факт, что оба, тем не менее, подчёркивали свою принадлежность к Московской патриархии, не особенно известен и потому во внимание не берётся. В своём докладе я приведу аргументы в пользу существования Катакомбной Церкви, которые содержатся в действительно постороннем источнике, не имеющем отношения ни к Зарубежной Церкви, ни к Московской патриархии. Речь пойдёт о трёх сериях публикаций об Истинно-Православной Церкви в правозащитных и массовых западных изданиях в 1970-е — 1980-е годы.
Хрущёвская антирелигиозная кампания пробудила интерес западного мира к религиозной жизни за железным занавесом, в том числе и к православному подполью. В 1960-е годы в академической и церковной печати на Западе активно публиковались материалы о православных катакомбах, но в массовой прессе эти сведения не появлялись до тех пор, пока усилиями Майкла Бурдо и его сотрудников не открылся в 1969 году Центр изучения религии и коммунизма, ныне известный всему миру как Кестонский институт.
Кeston College сообщал об истинно-православных, наряду с другими религиозными группами, в инфомационных выпусках Keston News Service и в сборниках Christian Prisoners in the USSR и Religious Prisoners in the USSR, где помещал списки имён людей, арестованных за веру. Помимо Кестона, о православных катакомбах писали Amnesty International, Die Glaube in der Zweiten Welt, Radio Liberty, Reuter, Le Figaro, les Catacombes, Les Cahiers du Samizdat, Наша Страна, Новое Русское Слово, Посев, Русская Мысль, Русское Возрождение.
В отличие от других заключённых, которые активно писали на Запад и просили помощи в своей борьбе с тоталитарным режимом, истинно-православные узники молчали, и о судьбе их сообщали представители других конфессий, неверующие политические диссиденты и профессиональные журналисты. В Кестонском архиве, который с 2007 года находится в техасском университете Бэйлор, мне удалось обнаружить три серии таких сообщений, опубликованных в эмигрантских и собственно западных правозащитных и массовых изданиях в 1970-е и 1980-е годы.
Самой известной среди таких публикаций была серия сообщений о судебном процессе над истинно-православным архимандритом Геннадием (Секачом), который проходил в Сухуми в 1976 году. Московский корресподент агенства Reuter Роберт Еванс узнал об этом процессе из газеты Советская Абхазия, и 13 мая 1976 года Reuter опубликовал это сообщение, а другие газеты и журналы перепечатали его (Die Glaube in der Zweiten Welt, No. 6 October 1976, 6-7; Наша Страна 26 апреля 77: 3). Относительно конфессионального статуса, иерархического ранга и личности о. Геннадия существует много противоречивых сведений, но они не влияют на содержание и качество информации, полученной из официальной советской газеты. Там было сказано о том, что в течение десяти лет (1964-1974) в Абхазии существовали тайные общины и монастыри ИПЦ. Приглашённые соратниками о. Геннадия, молодые люди и девушки приезжали в абхазский город Ткварчели со всех концов Советского Союза, устраивались на работу на местной фабрике, а вечером отправлялись на занятия в подпольные религиозные семинары. Многие из них принимали монашеский постриг и возвращались домой, где продолжали подпольную деятельность. Сведения об о. Геннадии и его общинах публиковались в правозащитных изданиях в течение одиннадцати лет. Одно из последних сообщений — о том, что он был, по-видимому, предан осведомителем КГБ, внедрённым в его группу, — появилось в Информационном бюллетене Кестона в августе 1987 года (Keston News Service No. 282, 20 August 1987: 6).
Другая серия публикаций — о десяти истинно-православных женщинах, заключённых в «малой зоне» политического женского лагеря в Барашево в Мордовии, — выходила с 1977 по 1981 годы. Парижская эмигрантская газета Русская Мысль опубликовала в августе 1977 года большую самиздатскую статью «Женщины в лагерях» (№ 3166, 25 августа), сведения из которой затем были распространены в других изданиях на разных языках: Die Glaube in der Zweiten Welt, Radio Liberty, Les Cahiers du Samizdat. Сообщалось, что с 1972 года в «малой зоне» 385/3-4 отбывали наказание одиннадцать истинно-православных женщин, но в 1976 году их осталось десять. Трём из них ещё не было сорока лет, одной — пятьдесят, двум — больше семидесяти, а остальные были старше шестидесяти. Пять женщин были «опасными рецидивистками», то есть отбывали второй или даже третий срок в 10 лет с последующей ссылкой на 5 лет или больше. В 1972 году они получили свои сроки за то, что оставляли в патриархийных храмах записки с призывом к духовенству отказаться от сотрудничества с властями. Какая-то часть их группы, а может быть, и все они побывали в Москве в 1971 году и вручили такую записку Патриарху Пимену (Извекову) в Елоховском храме. Их судили и за другие преступления: ни у одной из них не было паспорта, не было официальной прописки, как не было и постоянного места работы.
В лагере эти женщины не вступали в контакт с администрацией, не участвовали ни в каких мероприятиях и не ходили на работу. За это их постоянно жестоко наказывали — отправляли в ШИЗО (штрафной изолятор-карцер) на 15 суток, где морили голодом и, главное, холодом — отнимали всю одежду, кроме ситцевого тюремного платья, вместо сапог давали шлёпанцы, отняв даже и носки, а температура в карцере нередко бывала ниже +10°С. Выйдя из карцера, они опять отказывались от работы и опять шли в карцер. Однако, женщины никогда не роптали, а отправлялись в ШИЗО с радостью, земно поклонившись перед этим всем сокамерницам и попросив у них прощения.
Распорядок дня у них был такой: они вставали в 6 утра и молились все вместе два часа, только после этого приступали к еде, то же самое и вечером. В кестонском документе КС 3454 сказано, что они вставали ещё и ночью, в 2 часа, и молились с земными поклонами, отчего у них были мозоли на руках и коленях (2 September 1981). Все они держали строгий пост по средам и пятницам, а некоторые и по понедельникам, что в лагере требовало особой заботы и изобретательности. Они поражали своей добротой, кротостью, усердием к молитве и сочувствием друг к другу и к сокамерницам. С администрацией они держались с удивительным достоинством и никогда не лгали. Эти женщины имели строжайшим образом скрываемые от посторонних связи с единомышленниками в лагере и на свободе.
Больше всего сообщений, причём противоречивых, было опубликовано о судьбе одиннадцатой женщины, учительницы Раисы Ивановой, точнее, о её смерти, в изданиях: Chronicle of Current Events, No. 33 (1976) No. 52 (1980); Бюллетень № 2 (1977) и Бюллетень № 15 (1979) Рабочей группы по использованию психиатрии в политических целях, Keston Book No. 11 (1979). До сих пор так и неизвестно, что именно произошло с Раисой: она скончалась, была убита или покончила с собой; где это случилось: в лагере, в Казанской психиатрической тюремной больнице или по пути в больницу из лагеря; когда это случилось — ясно только, что в какое-то время между 1974 и 1977 годом. Известно, что её объявили психически больной и отправили на обследование в Институт Сербского, откуда она вернулась с диагнозом «психически здорова», однако, администрация лагеря на этом не успокоилась: вскоре заключённая Коган, осведомительница, заявила, что Иванова хотела её убить. Иванову отправили в психиатрическое отделение лагерной больницы, а что случилось потом, мы так и не знаем.
Третья серия публикаций — в тех же изданиях и примерно в те же годы (1974-1984) — рассказывает о Михаиле Васильевиче Ершове. В некоторых статьях его называют Владыкой, но гораздо чаще — иеромонахом или монахом. Наиболее полные сведения об этом человеке дают российские авторы Ирина Ивановна Осипова (1998, 2008) и Игорь Васильевич Ильичёв (2011), но и западные публикации о Ершове заслуживают внимания, потому что вносят особый вклад в историю истинно-православного движения.
Волна публикаций об о. Михаиле была вызвана известием о том, что в 1976 году он был отправлен из Мордовских лагерей в Казанскую тюремную психиатрическую больницу. Об этом сказано в статье Анатолия Эммануиловича Краснова-Левитина (1915-1990) «Гонения продолжаются», опубликованной в газете Русская Мысль в декабре 1977 года. Следующая статья, «Жив или мёртв иеромонах Ершов?», напечатанная в той же газете в мае 1978 года, даже включает официальный ответ Управления медицинской службы МВД СССР на запрос об о. Михаиле. Заместитель начальника этого Управления писал 2 декабря 1976 года: «Ершов М.В. находится на принудительном лечении в психиатрической больнице МИЗО СССР по определению судебных органов и отменить его может только суд» (РМ 11 мая 1978: 5).
Западные публикации, посвящённые о. Михаилу, говорят о нём в агиографических терминах. Его пребывание в тюрьмах и лагерях описано как аскетический подвиг: за 40 лет заключения он прошёл почти через все советские тюрьмы и лагеря, 15 лет из этого срока он был закован в цепи, в 1944 году он провёл 81 день в камере смертника, где его морили голодом (РМ 11 мая 1978, Cahiers 1978). Во многих статьях речь идёт о благодатных дарованиях о. Михаила: прозорливости, даре исцеления, даре рассудительности, — и они тоже описаны высоким житийным слогом. В статье журнала Catacombes 1984 года рассказано о том, как о. Михаил исцелил в Мордовии от застарелого диабета своего сокамерника, осуждённого за антисоветскую агитацию на 6 лет лагерей, научил его молиться Богу, и после трёх месяцев совместной молитвы, тот был освобождён «за отсутствием состава преступления» (Catacombes 1984: 16).
В статье Алексея Киселёва, основанной на интервью с Анатолием Красновым-Левитиным и опубликованной в нью-йоркской газете Новое Русское Слово, говорится о том, как в лагере с Владыкой Михаилом (как он назван в статье) встретился в 1960-х годах Владимир Николаевич Осипов (НРС 1 февраля 1975: 3; цит. по Andreev 82: 560). Осипов косвенно подтверждает эту встречу в своих воспоминаниях, не называя имени о. Михаила и считая его диаконом (Осипов 2003: 60-61). Возможно, строго традиционные националистические и славянофильские взгляды если не сформировались у Осипова, то хотя бы окрепли, под влиянием бесед с истинно-праволславным священнослужителем Михаилом Ершовым.
Сообщение о переводе иеромонаха Михаила из лагеря в Казанскую психиатрическую тюрьму, якобы состоявшемся в 1976 году, имело особую трагическую перспективу, потому что 17 июля 1974 года Хроника текущих событий извещала о его кончине 4 июня 1974 года (№ 32: 80). Многие источники утверждают, что о. Михаил скончался от паралича, разбившего его после того, как ему насильно сбрили бороду (Catacombes 1984: 16, Вагин 1977: 258 и 1978: 40; см. также Осипова 2008: 105).
Обратим внимание на три обстоятельства: количество, качество и время появления этих материалов. Во-первых, публикаций было много — это была целая лавина сообщений на разных языках, вышедших в разных странах. Во-вторых, это были публикации в правозащитных, значит неправославных органах, тем не менее, все они с доверием и почтением говорят о тайных монастырях в Абхазии, о подвижничестве десяти истинно-православных женщин в «малой зоне» политического лагеря, о благодатных дарах истинно-православного архиерея, проведшего почти всю жизнь в заключении. Большое количество непривычных, шокирующих сведений привлекло внимание к Катакомбной Церкви широких читательских кругов. В-третьих, все эти сообщения вышли вскоре после того, как Солженицын заявил в своём Письме, что катакомбная Церковь в СССР не существует. Словно в ответ ему, многочисленные сведения о живой и сильной Катакомбной Церкви, в которой активно действует «реальный русский православный народ», были опубликованы в таком источнике, который нельзя обвинить в предвзятости. Наконец, и это главное, в западных публикациях 1970-х и 1980-х годов отчётливо выражена мысль об осознании катакомбниками своей принадлежности к Истинно-Православной Церкви и о непризнании ими Московской патриархии.
О том, что единственной причиной 43-летнего заключения истинно-православного священнослужителя Михаила (Ершова) в советских тюрьмах и лагерях был его отказ признать официальный Московский патриархат, сказано на разных языках:
L’unique crime de cet homme de Dieu est de ne pas reconnaître l’autorité du Patriarcat de Moscou et donc d’appartenir à l’Eglise des Catacombes (Les Cahiers du Samizdat 1978: 46)
Der Grund seiner Haft liegt einzig darin, das er sich weigerte, das vom Staat kontrollierte Moskauer Patriarchat kirchenrechtlich anzuerkennen (Die Glaube in der Zweiten Welt 2 December 1977: 2)
Was arrested 40 years ago for refusing to recognize Soviet State control of the Orthodox Church (Reuter, 23 November 1977)
Ершов отказывался раскаяться и принять официальную церковь (Хроника текущих событий № 32, 1974: 80).
В 1976 году Евгений Александрович Вагин (1938-2008) вывез на Запад Завещание о. Михаила, которое получил от его духовных чад в лагере. «Оно было записано на белой полотняной рубахе, вшитой в тюремный бушлат, и таким образом сохранилось» (Вагин 1978: 41). Завещание было опубликовано в нескольких эмигрантских изданиях, откуда оно свидетельствует миру об Истине, кровью и муками сбережённой русским православным народом в годы беспримерного насилия тоталитарной безбожной власти и подчинившейся ей официальной церкви.
Литература
А.К. «До и после Гонолулу» Русская Мысль 8 декабря 1977, 5
Беглов, Алексей Л. В поисках «безгрешных» катакомб. Церковное подполье в СССР. Москва: Издательский Совет Русской Православной Церкви «Арефа». 2008
Бюллетень No.2 Рабочей группы по использованию психиатрии в политических целях (1977) Вольное слово. Самиздат. Избранное. Вып. 31-32. Посев. 1978, 32-33
Вагин, Евгений A. “Интервью Вестнику РХД‘” Вестник Русского Христианского Движения № 122, III (1977): 252-262
Вагин, Евгений A. “Изгнании правды ради” Русское Возрождение 4 (1978): 33-57
Вагин, Евгений A. “Россия сегодня — искание пути” Русское Возрождение № 6, II (1979): 168-188
Ильичёв, Игорь В. Воин Христов верный и истинный. Тайный епископ ИПЦ Михаил (Ершов) Москва: Братонеж. 2011
Краснов-Левитин, Анатолий Э. “Гонения продолжаются” Русская Мысль 8 декабря 1977, 4
O.A. “Об «истинно-православных» христианах в СССР ” Русская Мысль 20 апреля1978, 5
Осипов, Владимир Н. Дубровлаг: Воспоминания о ГУЛАГе. Москва: Наш современник. 2003
Осипова, Ирина И. «Сквозь огнь мучений и воду слёз…» Москва: Серебряные нити. 1998
Осипова, Ирина И. «О, Премилосердый … Буди с нами неотступно…» Москва: Братонеж. 2008
Солженицын, Александр И. “Письмо А.И. Солженицына Третьему Собору Русской Зарубежной Церкви” Православная Русь 18 (1974): 6-11
Хроника текущих событий № 32, 17 июля 1974 года
Andreev, Ivan M. Russia’s Catacomb Saints: Lives of the New Martyrs Platina: Saint Herman of Alaska Press. 1982
Christian Prisoners in the USSR 1979 Keston Book No. 11 Keston: Keston College
Chronicle of Current Events, Amnesty International, Nos. 32 & 33, 1976
Chronicle of Current Events, Amnesty International, No. 52 , 1980
“Das Schicksal zehn inhaftierter «Wahrer Orthodoxer Christinnen»” Die Glaube in der Zweiten Welt, No. 725, 31 May 1978, 20
“Destin du père Mikhail Erchov” Les Cahiers du Samizdat No. 52, julliet 1978, 7
Evans, Robert “Sowjetische Polizei zerschlagt Untergrundkloster” Die Glaube in der Zweiten Welt, No. 6 October 1976, 6-7
Evfrosinia (Molchanov), Prioress, and Sister Tatiana (Spektor) «Women of the Russian Catacombs: Monastics, Mothers and Martyrs » Part II Keston Newsletter 14 (2011): 5-17
Keston News Service No. 282, 20 August 1987, 6
“Le moine russe Mikhail Erchov vient d’etre interné à l’hopital psychiatrique de la ville de Kazan” Catacombes fevrier 1978, 7
“Lebt Priestermonch Erschov nach 40 Jahren Haft in Psychiatric Anstalt?” Die Glaube in der Zweiten Welt No. 9, 31 Mai 1978, 18-19
“Orthodoxer Mönch zwangsweise in psychiatrische Klinik eingewiesen” Die Glaube in der Zweiter Welt № 12, 2 December 1977
“Qu’il vous soit fait selon votre foi…” Catacombes novembre-decembre 1984: 15-16
Rowe, Michael “Christian Prisoners in the USSR 1979-1980: Chronicle” Religion in Communist Lands Keston College Vol. 9 Nos. 3-4 Autumn 1981: 80-83
“Russian Orthodox Monk” Reuter 23 November 1978
“True Orthodox Christians Begin to Speak Out” Keston News Service, No. 287, 5 November 1987
«True Orthodox Christians in Labour Camp» Radio Liberty Script No. 270, 4 November 1977
Спасаясь от насильственной репатриации, бесправные русские беженцы, или, как их называли в Синоде Русской Зарубежной Церкви, «православные безподданные», прибегали к защите Церкви. «При массовых выдачах в лагерях … священники с крестом в руках вставали впереди своей паствы. Они стояли перед британскими танками или солдатами американской военной полиции, беззащитные, но уповавшие на милость Божию. Многие священники были избиты, кто-то был насильно взят и увезён в СССР» (Корнилов). Русские беженские общины старались зарегистрироваться у оккупационных властей как православные, поскольку те, кто называл себя просто русскими, относились к советским гражданам и должны были быть возвращены в СССР.
В 1940е-50-е в Советский Союз не пожелали вернуться сотни тысяч советских людей: военнопленные, ост-арбайтеры и беженцы. По советским официальным данным, после Второй мировой войны в Европе осталось 130 тысяч бывших советских подданных, по оценкам экспертов – от 300 до 500 тысяч.
К маю 1945 года в Германии и оккупированных ею странах находилось более 5 миллионов перемещённых из СССР лиц (Геллер, Некрич С. 498). «Разве это можно назвать эмиграцией в сегодняшнем понимании? Это был ИСХОД, не в сорок четвёртом или сорок третьем начавшийся, а ещё в сорок первом, во всех этих бесчисленных и бессмысленных ‘’котлах’’и ’’окружениях’’. В конце войны уходили не гордые одиночки, не эксплуататорские сословия, не высокообразованный интеллигентский орден – уходило НАСЕЛЕНИЕ, уходило в буквальном смысле – пешком и за обозами…» (Вступая в новое десятилетие С. 252).
Если бы после войны в Европе остались все желающие, то число невозвращенцев было бы большим, возможно, в десятки раз, но 11 февраля 1945 года главы трёх держав Антигитлеровской коалиции подписали на конференции в Ялте советско-английское и советско-американское соглашения о «безусловной и всеобщей репатриации всех находящихся в их оккупационной зоне советских граждан», по состоянию границ на 1 сентября 1939 года (Романько С. 4).
Практические шаги выполнения соглашений, которые вскоре стали восприниматься как единый документ, были закреплены в Галльском договоре от 23 мая 1945. По этому договору, «репатриации подлежали те советские граждане, которые желали возвратиться на родину», а насильственная репатриация касалась только тех, «кто был взят в плен в немецкой военной форме» (Геллер, Некрич С. 498).
На самом деле, насильственно репатриировали всех. Английские власти передали СМЕРШу даже тех эмигрантов, которые никогда не жили в СССР, хотя офицеры советских миссий по репатриации не скрывали от англичан, что многим возвращённым грозит смерть (Tolstoy, 185). [СМЕРШ – Смерть шпионам – название трёх независимых друг от друга контрразведывательных организаций, которые работали в СССР во время Второй мировой войны: главное управление СМЕРШ — военная контрразведка, управление наркомата военно-морского флота и отдел наркомата внутренних дел].
С помощью английских и американских военных властей, к 1 января 1953 года было репатриировано 5 миллионов 457 тысяч 856 советских и «приравненных» к ним граждан, из них 2 миллиона 272 тысячи военнопленных и членов их семей (Геллер, Некрич С. 499, 500). Самыми жестокими были выдачи казачьего стана в Лиенце (24 тысячи военных и гражданских лиц), кавказцев в Обердраубурге (4 тысячи 800) и казачьего кавалерийского корпуса в Фельдкирхене (примерно 35 тысяч) (Хоффманн С. 236). Все эти люди рассчитывали на статус военнопленных и были уверены, что англичане не выдадут их на верную смерть, но надежды их не оправдались.
Какова была их судьба на родине? 20% из числа возвращённых в СССР военнопленных получили смертный приговор или 25 лет лагерей; 15-20% — 5-10 лет лагерей; 10% высланы в отдаленные районы Сибири минимум на 6 лет; 15% посланы на принудительные работы в районы, разрушенные войной, из них только 15-20% вернулись после работ в родные места. Из оставшихся 15-20% одни были убиты или умерли в дороге, другие бежали (Tolstoy, 379).
Но не только военнопленные отказывались ехать в СССР, ост-арбайтеров тоже приходилось депортировать насильно. Вот свидетельство английского лейтенанта Майкла Бейли: «Нам пришлось ходить по фермам, собирать работавших там русских, и нас немало смущало, когда эти люди, в основном немолодые, бывшие буквально рабами на немецких фермах, падали перед нами на колени, молили разрешить им остаться здесь и плакали — не от радости, но от горя, узнав, что их отсылают назад в СССР… Мы не могли этого понять, но поляки — вероятно, из танковой дивизии — сказали нам, что в Германии русским крестьянам живется лучше, чем на родине, и поэтому нам лучше всего оставить их» (Толстой-Милославский).
Поведение советских представителей в западной зоне напоминало остовцам о том, что их ждёт на родине. Рассказ капитана британской армии Энтони Смита: «Перемещённые лица были посажены в вагоны, им разрешили взять с собой одежду и мелкие бытовые предметы, и вся их поклажа состояла из узелков и старых чемоданов. Когда транспорт прибыл на сборный пункт, все вещи были сброшены в одну кучу, а затем сожжены. Это страшно огорчило привезённых, но потом стало еще хуже. Начали разбивать семьи, отбирая людей по полу и возрасту -отдельно трудоспособных мужчин, отдельно — детей, женщин и стариков. По словам старшего сержанта, англичан под угрозой оружия заставили уехать, но все же солдаты видели, как насиловали девушек, как уводили куда-то группы стариков — и вскоре вслед за этим раздавались выстрелы» (Толстой-Милославский).
Советские источники подтверждают нежелание ост-арбайтеров возвращаться в СССР. Помощник советского уполномоченного по делам репатриации на территории Западной Европы писал в своём отчете: «Разделение на добровольно едущих и невозвращенцев имеет лишь ту разницу, что первые (за некоторым исключением) тоже не хотели ехать и также не пришли сами к нам на сборные пункты, но они сразу дали согласие ехать домой, а вторые — невозвращенцы — эти категорически отказывались» (Насильственная репатриация). Отказывались, но были вывезены насильно, если не сумели найти способ избежать репатриации. Такие способы всё же существовали.
Сравнительно надёжным средством избежать возврата в СССР был документ о гражданстве в одной из областей, присоединённых к Советскому Союзу после 1 сентября 1939 года: по ялтинскому соглашению, западные украинцы, белорусы и прибалтийцы, не подлежали выдаче. Кроме того, русские эмигранты, которые до войны жили в странах Европы, не должны были репатриироваться. Многие советские «безподданые» старались добыть фальшивые документы или подделать свои.
Два монаха
В Гамбурге целый лагерь невозвращенцев избежал выдачи советским органам усилиями архимандрита Нафанаила (Василий Владимирович Львов, 1906-86, в 1946-81 епископ Западно-Европейский, с 1981 архиепископ Венский и Австрийский), пастыря второй волны русской эмиграции. Он рассказывал: «В конце мая один лагерь в Гамбурге, предназначенный к вывозу, Квер-камп или Функтурм, выкинул чёрный флаг и составил прошение по-русски и по-английски, в котором решительно просил английские власти расстрелять их на месте, но не отправлять на родину. Под прошением было поставлено 268 подписей, так как не все 600 человек в этом лагере решились подписать такое категорическое заявление. С этим документом я пошел к начальнику репатриационного отдела, полковнику Джеймсу. Ответ из Главного Военного Управления был получен 1 июня. Его я помню наизусть: – No person, who is not a war criminal, or was not a Sоviet citizen by the first of September, 1939, is to be repatriated against his wish (Никто из тех, кто не является военным преступником или советским гражданином к 1 сентября 1939 года, не должен быть репатриирован против своей воли). Это значило, что советские граждане, бывшие таковыми к 1 сентября 1939 года, подлежали репатриации и против своей воли» (Нафанаил С. 269).
Архимандрит Нафанаил и его соратник, иеромонах Виталий (Ростислав Петрович Устинов , 1910-2006, впоследствии 4-ый Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, в 1986-2001 Митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский), довольно быстро нашли выход из положения и сообщили полковнику Джеймсу, что все люди в Квер-кампе – польские подданные, но документов у них нет, так как немцы отбирали документы у всех ост-арбайтеров. Полковник предложил составить список насельников лагеря и подать его польскому офицеру, служащему при репатриационном отделе. Офицер-поляк, убеждённый антикоммунист, признал всех 618 человек в списке польскими подданными, и полковник обещал перевезти всех во вторник, 5 июня, в польский лагерь. Это было в субботу, 2 июня. Люди в Квер-кампе ликовали. Священники быстро устроили походный алтарь и иконостас, отслужили всенощную и исповедали около 400 человек. Отслужив Литургию и причастив исповедавшихся, о. Нафанаил и о. Виталий крестили 30 детей и повенчали 12 пар. Очень усталые, они покинули Квер-камп, обещав приехать на следующий день. Но уже в 7 часов вечера к ним примчались посланцы из лагеря, куда приехали 30 английских грузовиков, чтобы увезти людей.
Священники застали в лагере около сотни полицейских, которые оцепили лагерь и принуждали всех уезжать. О. Нафанаил спросил, куда их везут, но не получил ответа. Тогда он попросил разрешения поехать вместе с людьми. О. Виталий остался в лагере, чтобы обратиться к английским властям, если случится что-то неожиданное. Грузовики помчались и вскоре влетели в широко распахнутые ворота лагеря, окружённого тремя рядами колючей проволоки. Ворота закрылись. О. Нафанаил увидел красное знамя с серпом и молотом. Подошёл офицер и объявил по-русски, что все приехавшие на следующий день будут отправлены в советскую зону. Люди из Квер-кампа спускались из грузовиков с посеревшими лицами.
О. Нафанаил не растерялся и добился встречи с британским представителем, которому сообщил, что привезённые люди – польские подданные. Вызвали польского офицера. Тот приехал, и англичанин приказал ему проверить приехавших. Офицер вышел, вскоре вернулся и заявил, что это советские граждане — по-польски никто не говорит. С ужасом священник увидел над верхним карманом поляка красную звёздочку, но всё же продолжал настаивать и требовал связаться с полковником Джеймсом. Британский офицер смотрел на него с подозрением и держался очень холодно, однако, обещал расследовать дело. Подошли несколько человек из Квер-кампа и сказали, что администрация уже начала составлять список, в который их записывают как советских. Это был удар. Доказывать, какой из двух официальных списков соответствует истине, было бы неизмеримо труднее. Наступила ночь. Смертельно усталый, о. Нафанаил стал терять надежду. И тут его позвали к британскому офицеру.
Держась по-прежнему холодно, англичанин потребовал объяснить, в присутствии польского и советского офицеров, почему приехавшие польские подданные не говорят по-польски. О. Нафанаил сказал: известно, что в Польше до войны жили около 8 миллионов русских, украинцев и белорусов, и у них не было необходимости учить польский язык, потому что они жили на отдалённых от центра страны территориях. Советский и польский офицеры стали резко возражать, и священник, перебивая их обоих, закричал: раз я говорю, что они польские граждане, значит, они польские граждане! Обращаясь к англичанину, он крикнул: как Вы можете играть жизнями польских граждан и угрожать им вывозом на советскую территорию? Тем же холодным и высокомерным тоном англичанин объявил: никто не поедет в советскую зону, завтра в 7 утра все ваши люди едут в польский лагерь.
Выйдя к своим, о. Нафанаил сообщил им новость, но они не поверили: никуда нас не повезут, опять обманут, мы сами знаем, что делать. Священник с ужасом осознал, что речь идёт о коллективном самоубийстве (было известно, что в американской зоне самоубийства принимают массовый характер), собрал все свои силы и попросил: ребята, сейчас ничего с собой не делайте, подождите до утра, а там я сам дам вам благословение резать друг друга, если опять обман. Ночью он молился из самых глубин души, и в 5 часов утра приехал о. Виталий. Оказалось, что это он добился, чтобы полковник Джеймс дал распоряжение перевезти людей в польский лагерь.
В 7 часов грузовики помчались. О. Нафанаил поехал вместе с людьми, о. Виталий остался в лагере, чтобы принять меры, если опять случится непредвиденное. В польский лагерь и в советскую зону вёл один и тот же путь, с развилкой в самом конце. Вот и развилка. Грузовики повернули к польскому лагерю. О. Нафанаил перекрестился, лица у всех просветлели. Силами священников Зарубежной Церкви, в этот лагерь вскоре собралось около 2 тысяч русских людей, а потом возник и собственно русский лагерь, в котором из двух бараков соорудили храм, а при храме создали две школы – русскую и украинскую (Нафанаил С. 270-79).
Это был далеко не единственный случай помощи Русской Зарубежной Церкви невозвращенцам. Более того, многие священники этой Церкви жили в лагерях перемещённых лиц и «поддерживали своим пастырским трудом тот религиозный подъем, который охватил русских беженцев, пожелавших остаться жить в странах Запада» (Корнилов).
Источники
«Вступая в новое десятилетие: Граням 40 лет» Грани 141 (1986): 252-53
Геллер, Михаил Яковлевич и Александр Моисеевич Некрич Утопия у власти: История Советского Союза с 1917 года до наших дней [1982] 2е изд. London: Overseas Publications Interchange Ltd.
Нафанаил, Архиепископ «Воспоминания о борьбе с насильственной репатриацией в 1945 году» [1976] Беседы о Священном Писании и о вере и Церкви Т. 5. Нью-Йорк: Комитет русской православной молодежи заграницей 1995 C. 267-79
Романько Олег Валентинович «Невыученный урок Ялтинской конференции» Военно-исторический архив 4(2013): 4-21 См. также его «Забытый урок Ялтинской конференции» Крымское эхо 7 октября 2008 www.kr-eho.info/index.php Обращение к источнику 22 сентября 2014
Tolstoy, Nikolai Victims of Yalta London: Hodder and Stoughton 1977
Толстой-Милославский, Николай Дмитриевич Жертвы Ялты Пер. с англ. Елены Самуиловны Гессен Париж: YMCA PRESS 1988. Цитирую по тексту на сайте Сергея Владимировича Сколкова: swolkov.org/doc/nt/132.htm Обращение к источнику 20 сентября 2014
Хоффманн, Йоахим История власовской армии (Die Geschichte der Wlassow-Armee, 1984) Пер. с нем. Елены Самуиловны Гессен Париж: YMCA PRESS 1990
This website uses cookies so that we can provide you with the best user experience possible. Cookie information is stored in your browser and performs functions such as recognising you when you return to our website and helping our team to understand which sections of the website you find most interesting and useful.
Strictly Necessary Cookies
Strictly Necessary Cookie should be enabled at all times so that we can save your preferences for cookie settings.
If you disable this cookie, we will not be able to save your preferences. This means that every time you visit this website you will need to enable or disable cookies again.
