Опубликовано

Преподобноисповедница София (Гринева)

Преподобноисповедница София (Гринева)

Игумения Киевского Покровского монастыря София (Гринёва, 1873-1941) одной из первых на Украине отказалась последовать за митрополитом Сергием (Страгородским)и присоединилась со своей небольшой тайной общиной к иосифлянам. В июле 1927 года, когда была опубликована Декларация, игумения София жила в дачном посёлке Ирпень под Киевом, где поселились несколько бывших сестер Покровской обители и бывший настоятель храма Покровского монастыря протоиерей Димитрий Иванов (1883-1933), духовное чадо преп. Нектария Оптинского.

Протоиерей Димитрий Иванов

В конце 1920-х и начале 1930-х в Киеве было четыре иосифлянских общины, и руководил ими протоиерей Анатолий Жураковский. Однако, не он, а отец Димитрий Иванов (1833-1903) первым из киевского духовенства формально отделился от Сергия:

«В июле 1928 г. он поехал в Ленинград и встретился с еп. Димитрием и прот. Феодором Андреевым. Отец Димитрий, являясь представителем ирпеньского и части гомельского духовенства, письменно оформил их присоединение к ИПЦ. В Ирпене за ним последовали священник местной церкви Виктор Давидович и инокини существовавшей в поселке монашеской общины» (Шкаровский С. 91).

Тогда же, в 1928 году, отец Димитрий побывал в городе Стародуб под Черниговом и посетил епископа Дамаскина (Цедрика). Отец Димитрий стал руководителем киевских иосифлян после ареста о. Анатолия Жураковского в 1930 году и до своего ареста в 1931 году поддерживал связи с иосифлянами из разных городов России, Украины и Белоруссии:

«Он неоднократно ездил в Ленинград и Москву. А к нему в Ирпень приезжали и подолгу жили игуменья Рафаила из Гомеля, игуменья Валерия из Ржищева, монахини из Дивеева, Шамордина и Оренбурга, насельницы Киево-Покровского и Межигорского монастырей. В январе 1929 г. о. Димитрий привлек к своей деятельности монахиню Афанасию из Славянска, а затем монахиню Ирину (Гладышеву) из Оренбурга, обе они поселились в Ирпени. Летом 1929 г. к нему приезжала большая группа паломников во главе с архим. Иларионом — инокини закрытых кавказских монастырей» (Шкаровский С. 93).

Трудно сказать сейчас, кто из них – игумения София или протоиерей Димитрий, — повлиял на другого в решении отвергнуть Декларацию митрополита Сергия, но известно, что в Ирпень отец Димитрий переехал со своей семьёй из Киева вслед за игуменией Софией:

«Как в Петербурге были отколовшиеся [от митрополита Сергия], так и в Киеве. Среди них протоиерей Димитрий Иванов, наш Покровский монастырь, мать игумения София с приближенными 20 сестрами, о. Прот. Виктор, настоятель Александро-Невской церкви, о. Анатолий Жураковский, о. Л(еонид Гес?) настоятель Покровской церкви и один профессор Академии. … М. София приобрела себе дачу вблизи Киева в дачном месте Ирпень, там устроила церковь, и при ней находились оставшиеся сестры и о. Димитрий Иванов» (По воспоминаниям Архиепископа Леонтия Чилийского, цит. по Концевич: 33-34).

О игумении Софии мы знаем значительно больше, чем об отце Димитрии, и это знание позволяет нам безоговорочно присоединиться к мнению that her “boldness as a confessor was a direct result of her spirituality and genuine Orthodox worldview” (Andreyev С. 348).

Отрада и Утешение

До того, как стать игуменией знаменитого Покровского монастыря в Киеве, инокиня София была в 1905-12 годах начальницей небольшой женской общины Отрада и Утешение. Эту обитель София создала вместе с монахиней Екатериной (Метцендорф) на Дугнинском заводе в Калужской губернии. Там, на холме над цветущей долиной и двумя реками, сестры нашли заброшенный храм в честь святителя Иоанна Милостивого — с выбитыми окнами и дырявой крышей, а в храме — образ Божией Матери Отрада и Утешение. Они решили, что эта икона будет покровительницей их будущей обители. Рабочие Дугнинского завода вовсе не приветствовали эту идею и сделали всё возможное для того, чтобы сестры сбежали из Дугны. Но они остались, отремонтировали церковь, выстроили монастырские здания, где поселилось больше ста женщин, жаждущих монашеского подвига, создали детский приют. Всё это случилось быстро – «в крайне короткий срок … среди Дубнинской неприглядности возник духовный центр, духовная лечебница, живой образец истинной христианской жизни» (Концевич С. 14). Как всё это создавалось и существовало? Верой и молитвой:

«Очень часто бывали и бывают моменты, когда в течение дня предстоит предложить трапезу 170 инокиням и 30 приютским детям, а у доброй, отягощенной постоянной заботой о сегодняшнем дне казначеи матушки Марфы всего 25-30 рублей денег и несколько писем с требованием уплаты денег то за дрова, то за разные произведенные работы. Приходят к м. Софии удрученные заботами старшие монахини с докладом об истинном положении дел. М. София убеждает их, говоря, что Господь не может не прийти к ним на помощь и напоминает им все предшествующие случаи свыше пришедшей чудесной помощи. Зажигается большая поставная свеча у Распятия в келье Матушки. Растроганные инокини напоминанием о многих прежних случаях помощи, посланной им от Бога, становятся на молитву вместе с Матушкой и уходят умиротворенные. Искренняя их вера не оставалась посрамленной» (Владимир Быков, цит. по Концевич С. 15).

Вот один из таких случаев помощи свыше. Матушка София написала о нём своим друзьям:

«Поделюсь, — пишет она, — с Вами ещё недавней милостью Божией. На днях был получен нами указ Св. Синода о передаче церкви свт. Иоанна Милостивого нашей обители, а также и земли при ней. За этот храм много душ страдало в продолжение 14-ти лет, и вот конец пришёл. Одновременно нам было предписано внести за 47 десятин 5000 рублей, а денег, конечно, не имелось. На день памяти преп. Серафима (2-го января) положили мы к иконе бумагу своего обязательства, и через два дня совсем неожиданно и от незнакомых людей привезены были в обитель ровно пять тысяч. Как часто приходится убеждаться в истине того, что Иисус Христос вчера и днесь, Той же и во веки» (Нилус С. 631).

Под влиянием православных монахов и монахинь из обителей Калужской губернии, в том числе и инокини Софии, Владимир Павлович Быков, знаменитый московский масон и спирит, издатель нескольких журналов соответствующего направления, не только оставил спиритизм, но сделался «обличителем его и неустанным противником» и обратился к Церкви. Он свидетельствовал, что многие интеллигенты, посетившие монастырь Отрада и Утешение, «приезжали туда абсолютно неверующими, но после близкого наблюдения внутренней жизни обители делались искренно верующими; Матушка же никому ничего не навязывала и никого не стесняла» (Владимир Быков, цит. по Концевич С. 19).

До монашества

Софии Гринёвой, дочери воронежского помещика и юриста, монашество и даже игуменство предсказывали, когда она была ещё ребёнком, — в Белёвском монастыре и в Оптиной. Она любила играть с другими детьми «в игумению», позже оставляла иногда на время светскую жизнь ради молитвы в храме и поста, а однажды в смертельной опасности дала Богу обет принять монашество. Но открытым поводом для того, чтобы покинуть мир, стала внезапная потеря голоса «необычайной красоты». Когда Софии было двадцать два года, и она училась в Киевской консерватории, готовясь к карьере оперной певицы, она заболела дифтерийной ангиной в такой тяжёлой форме, что совершенно потеряла голос – ей приходилось переписываться с окружающими. Доктора отправляли её в Швейцарию, и она намеревалась ехать, но перед поездкой, по приглашению настоятельницы, посетила небольшую монашескую обитель в Калужской губернии. Там здоровье Софии настолько ухудшилось, что пришлось позвать священника напутствовать её в мир иной. После исповеди, на которой она только кивала в ответ на вопросы священника и плакала, её причастили, и она заснула. Проснувшись утром, София вдруг заговорила с монахиней, сидевшей у её постели. Пригласили священника, он отслужил благодарственный молебен, София стала быстро выздоравливать и в мир уже больше не вернулась.

Покровский монастырь

«На сороковом году моей жизни [1912] была вызвана Синодом в Петроград для пострижения в монашество и посвящения в сан игуменьи. Посвящал меня Киевский митрополит Флавиан для назначения на должность настоятельницы Киево-Покровского женского монастыря, где я прослужила в продолжение 10 лет (от 1913-го до 1923 г.)», — писала София в автобиографии, составленной по требованию следователя в 1931 году (Свято-Покровский женский монастырь С. 38).

Киевский Покровский женский общежительный монастырь, основанный в 1889 году Великой Княгиней Александрой Петровной (1838-1900), к 1911 году включал в себя три десятка зданий — храмы, церковно-приходскую школу, жилые корпуса для сестёр, золотошвейные и иконописные мастерские, гостиницу, больницу с терапевтическим и хирургическим отделениями, приют для слепых, неизлечимо больных и безродных, амбулаторию и аптеку. Все медицинские учреждения были благотворительными (в них не требовали платы за лечение и пребывание), но при этом были обеспечены самым современным оборудованием, например, в 1896 году здесь впервые в Киеве использовали рентгеновский аппарат.

Располагался монастырь там же, где и теперь, — в Лукьяновской части Киева, и занимал обширный участок земли (около 7 гектаров), с большим садом и лесистым парком, с соснами и цветниками вокруг зданий. В корпусах для сестер было около тысячи келий. В отдельном здании были настоятельские покои, в другом — больница и лечебница в честь Императора Николая II (в 1897-98 годах он сделал пожертвование обители на постройку нового терапевтического корпуса и новой амбулатории). В зданиях больниц были домовые церкви. В других зданиях располагались детский приют, школа для девочек и богадельня. За монастырским ограждением — гостиница.

Никольский собор, главный храм обители, который до сих пор остаётся самым большим храмом Киева (вмещает две с половиной тысячи человек), был заложен в 1896 году. Первый камень заложил Император Николай Александрович, второй – Императрица Александра Феодоровна, третий – инокиня Анастасия (Великая Княгиня Александра Петровна). Проект собора архитектор разработал по эскизному рисунку Великого Князя Петра Николаевича (1864-1931), сына основательницы обители, талантливого архитектора и живописца. Он же сделал эскиз главного иконостаса в соборе, а иконы были позднее написаны покровскими сестрами. Главная святыня собора, икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость», фамильная реликвия Романовых, была подарена обители Августейшей семьёй. К 1911 году собор был построен, но не был расписан и освящён, поэтому все службы проходили в храме Покрова Пресвятыя Богородицы. В обители была ещё трапезная церковь во имя Архангела Михаила.

О монастыре в годы правления игумении Софии и о ней самой современник писал:

«Здесь всё прекрасно. На всём лежит печать благолепия, поразительной чистоты, безукоризненного порядка, всюду видно заботливое око; здесь нет подавляющего богатства, которое поражает ваш взор обилием драгоценных риз, количеством икон; тут нет толпы ищущих спасения богомольцев, — нет ничего такого, что составляет характерную черту наших монастырей. Вы находитесь здесь среди богатой природы, устроенной рукой человека, на котором, вы чувствуете, почивает благословение Божие» (Браккер С. 236).

Война

В самом начале Первой мировой войны лечебницы Покровского монастыря были превращены в госпиталь для больных и раненых воинов. Основные средства для работы госпиталя поступили от Великих Князей Николая Николаевича (1856-1929) и Петра Николаевича, но и монастырь сделал свой вклад. Великие Княгини Анастасия Николаевна (1868-1935) и Милица Николаевна (1866-1951), супруги Великих Князей, были попечительницами госпиталя, а дочери Петра Николаевича, внучки основательницы обители Княжны Марина Петровна (1892-1981) и Надежда Петровна (1898-1988), – сотрудницами. В 1915 году игумения София получила памятный жетон в награду за участие в работе Комитета помощи раненым офицерам и нижним чинам, состоящим под покровительством Их Императорских Высочеств Великих Княгинь Анастасии Николаевны и Милицы Николаевны.

В 1915 году по пути на фронт Покровский монастырь посетил Император Николай II, которого Матушка София «благословила … иконой и пожелала счастья и успеха» (Анненкова С. 126). Государь дал согласие на то, чтобы имя Цесаревича Алексея было присвоено приюту для детей павших воинов, созданному при монастыре — на Никольском хуторе, рядом с Межигорским монастырём. В этом приюте содержалось 48 сирот, а позднее туда поступили дети из западных областей Империи, и 59 из них перешли из униатства в Православие. Сестры Покровской обители и их игумения получили за свою заботу о детях благодарность от архиепископа Волынского и Житомирского Евлогия (Георгиевского).

Советская власть

После большевицкого переворота игумения старалась удержать в обители прежний уклад, прежде всего, сама трудилась с той же мерностью и усердием, что и до октябрьской революции. Но советская власть не долго терпела спокойное существование монахинь, и к 1923 году монастыря не стало. Уничтожение обители осуществилось в несколько этапов.

В 1918 году сестрам обители, как и всем остальным киевлянам, пришлось пережить двухнедельную осаду и бомбардировку Киева 10-24 января, когда стреляли по храмам, целясь на кресты на куполах. Игумения София писала благочинному киевских монастырей архимандриту Амвросию:

«Своим долгом считаю довесть до сведения Вашего Высокопреподобия, что за минувшие дни обстрела города и, в частности, вверенной мне обители, в последней милостию Божией никаких значительных повреждений не оказалось, а равно человеческих жертв и несчастий, за исключением ранения в руку осколком снаряда монахини Капитолины» (Свято-Покровский женский монастырь С. 75-76).

На зверства новой власти по отношению к “классовым врагам” игумения София ответила подвигом: бесстрашно укрывала в монастыре воинов и священников. Весной 1919 года князь Николай Давидович Жевахов (1874-1946) лечился в монастырской больнице и наблюдал бесчинства большевиков в обители в течение нескольких дней, когда были арестованы игумения, казначея и настоятель храма, но в больницу власти не пришли, что спасло царских офицеров, спрятанных там обителью от большевиков. Игумения прятала в обители и других “классовых врагов” – священнослужителей, в чём оправдывалась перед благочинным киевских монастырей:

«В декабре месяце в настоятельских покоях в течение месяца временно проживал Преосвященный Нестор, епископ Камчатский, просивший меня приютить его в обители ввиду угрожавшей его жизни опасности. Во имя заповеди Христовой я исполнила его просьбу. Вообще же в монастыре мною дано временное помещение в подвальном этаже, совершенно отдельном от жилья сестер, беженцу иеромонаху Оптиной пустыни о. Палладию (очень хорошего духовного настроения), ввиду его крайне затруднительного положения в смысле приюта. Он ожидает возможности проехать в Оптину пустынь. Вне монастыря в доме № 15 по Дионисьевскому переулку в помещении рабочих имеют приют четыре афонских монаха, которые вполне оправдывают своё содержание, исполняя те или другие хозяйственные поручения. В январе месяце временно был предоставлен приют в свободном нежилом подвальном помещении больному иеромонаху Калязинского монастыря отцу Евлампию, просившему меня похоронить его на монастырском кладбище. Этот иеромонах был тайно пострижен в схиму Преосвященным Нестором, но в пострижении я никакого участия не принимала. В настоящее время иеромонах Евлампий выехал из обители» (Свято-Покровский женский монастырь С. 79-80).

В марте 1919 Киевский Совет рабочих депутатов издал приказ о национализации монастырского имущества. У Покровского монастыря были отняты четыре доходных дома и кладбище, а в зданиях Межигорского монастыря, которые обычно сдавали на лето в наём, поселились латышские бойцы. Обитель потеряла все монастырские угодья, то есть пахотные, огородные и усадебные земли, и то, что на этих угодьях находилось: три больницы, аптеку, приюты для больных и сирот, школу и девять мастерских, – то есть практически все средства дохода. Матушка София стала искать способы спасти сестер от безработицы и нашла: она решила создать то, что в это время создавали многие монастыри, — трудовую ремесленную и садово-огородную общину.

Изгнание

Жизнь сестер в трудовой общине была суровой и скудной, но они всё же смогли продержаться ещё три года, пока не наступил печально известный 1922 год, когда под предлогом помощи голодающим Поволжья государство принялось разорять Церковь. Вышел указ о запрете монашеских артелей, и у трудовой общины Покровского монастыря отняли земли и здания. Но окончательный удар обители нанесло обновленческое движение, широко поддержанное в Киеве властями. В начале 1923 года большевики передали обновленцам главный храм монастыря – Никольский собор, а Покровский храм закрыли. В Никольском соборе обновленческий митрополит Тихон, прибывший в Киев из Воронежа, «получил незабываемый урок»:

«На его первое объявленное богослужение в большом соборе Покровского монастыря собралось довольно много женщин. Обедня прошла спокойно. Но когда митрополит в белом клобуке и знаменитой голубой мантии вышел благословлять народ <…> первая подошедшая как будто под благословение женщина быстро с гримасой бросила: «Сколько взял?» и плюнула на поднятую для благословения руку митрополита. Следующая за нею, заглядывая умильно в глаза Тихону быстро подхватила: «Золотом или советскими?» и в свою очередь плюнула. Плевки продолжались, пока растерянный митрополит не вышел из состояния окаменения и не скрылся поспешно в алтарь» (Концевич С. 31).

В феврале 1923 года из главного монастырского корпуса была сначала вывезена мебель , а затем увезена игумения. Мария Евгеньевна Попова, сестра Софии Евгеньевны Гринёвой, писала в своих воспоминаниях:

«Увезли мою сестру в тюрьму (как она это раньше предчувствовала). Увезли в открытом автомобиле, посадив между двумя комиссарами. При виде этой тяжелой картины, бедные осиротевшие сестры с воплем и слезами бежали за машиной. Они теряли в лице игумении нежную любящую мать. С этого момента начались страдания м. Софии. Ее переводили из одной тюрьмы в другую» (Цит. по Концевич С. 29).

В монастырь Игумения София больше не вернулась, и сестры не смогли без неё сохранить обитель. Вскоре после ареста Матушки монастырь был закрыт и открылся вновь в год её кончины, 1941, при немцах. В жилые здания бывшего монастыря в 1923 году поселили рабочих, а в храмах сначала служили обновленцы, а потом там разместили детские ясли, типографию и книжный склад.

Община в Ирпени

Покровский монастырь Матушка София покинула по приказу обновленческого ВЦУ и поселилась в дачном посёлке Ирпень, как она писала в автобиографии. Там же сказано о трёх арестах – в 1924, 1928 и 1931 годах. В 1924 её арестовали и шесть недель держали в киевском Доме предварительного заключения в связи с изъятием церковных ценностей: «Спрашивали меня о церковных вещах, взятых в своё время на учет учреждением ПолиРу, теперь не существующим». Но в 1928 и 1931 преследовали уже за “преступления” совсем другого уровня – за «исторический подвиг», по выражению Елены Юрьевны Концевич, биографа игумении Софии.

Подвиг этот состоял в отказе принять «лояльные» отношения с советским правительством, которые навязала Церкви печально известная Декларация митрополита Сергия (Страгородского), «“Declaration” of betrayal to the Church in 1927. Mother Sophia and her clergy, led by the young Father Dimitry Ivanov, were the first ones in Kiev who openly rejected it» (Andreyev С. 352).

В Ирпени Матушка София и отец Димитрий с семьёй поселились на даче Елены Дмитриевны Бабенко, благочестивой и состоятельной женщины, которая «приняла в начале 1920-х годов тайный монашеский постриг с именем Вероники от руки иеромонаха Питирима, насельника Ионинского монастыря». Вокруг игумении Софии и протоиерея Димитрия сложилась небольшая тайная монашеская община, в основном, из сестер Покровского монастыря. Сестры жили в частных домах, но по ночам собирались на даче Бабенко. Там проходили богослужения в зале дачи, где «висело огромное изображение преподобного Серафима, молящегося на камне, в вышину всей стены. Там же висел прекрасный образ Божией Матери и стоял крест. Но зала имела вид салона. Ночью в 3 часа зала преобразовывалась и превращалась в церковь. Пел чудесный монашеский хор» (По воспоминаниям Архиепископа Роклендского Андрея, цит. по Концевич С. 34).

Разгром Украинской ИПЦ

В январе 1931 года «в рамках общей кампании уничтожения ИПЦ на Украине оказались арестованы все истинно-православные священники города, а также некоторые представители монашества и мирян». Отец Димитрий Иванов был арестован 21 января – как «руководитель Киевской к/р группы монархической организации “ИПЦ”, проводившей к/р агитацию против мероприятий Советской власти». Он провёл год в Киевском Доме предварительного заключения, а 2 января 1932 года получил пять лет исправительно-трудовых работ и был отправлен в концлагерь Вышлаг. В октябре его выслали в Северный край. Он скончался в Архангельске, в марте 1933 года: «Он прибыл туда вместе со своей женой, но он уже не мог держаться на ногах. В городе они никого не знали. Он упал на улице. Его подобрал проходивший мимо врач-еврей, принес его на свою квартиру, окружил его заботой и уходом и на его руках о. Димитрий умер» (Польский С. 169-70).

 

Матушку Софию арестовали тоже в 1931 году, но гораздо позже — накануне праздника Покрова Пресвятыя Бородицы, в ночь на 13 октября. Её обвинили в «к/р агитации», которой она якобы занималась под руководством о. Димитрия Иванова, и в том, что она создала «нелегальный монастырь». Следствие, очевидно, долго пыталось выбрать один из нескольких (отчасти взаимоисключающих) мотивов создания монастыря: использовать его как средство контрреволюционной агитации, или же как средство скрыть участие в контрреволюции, и наконец – как место укрыться от советской власти. Кончилось дело тем, что следователи перестали домать голову, а просто назвали в обвинительном заключении все мотивы:

 

«В процессе следствия по делу ликвидированной в г. Киеве в 1931 году контрреволюционной организации церковников мы установили, что проживающая в предместье г. Киева – Ирпене – бывшая игуменья, настоятельница Киевского Покровского женского монастыря Гринёва София, скрывавшаяся по подложным документам под фамилией Щегловой Марии, имеет нелегальный монастырь с институтом монахинь и послушниц, которых она использует для систематического проведения к-р агитации среди населения.

В процессе разработки деятельности Гринёвой Софии, нами установлено, что она имела тесную связь со священником Дмитрием Ивановым – руководителем Киевского филиала Всесоюзной контрреволюционной организации церковников, который непосредственно руководил её к-р работой. В целях зашифровки своей работы Гринёва выехала в предместье г. Киева – Ирпень, где в 1928 году основала нелегальный монастырь, в котором она скрывалась от соввласти…

…На основании изложенного, учитывая социальную опасность дальнейшего пребывания Гринёвой Софии на территории УССР, постановил:

Следственное дело № 533 по обвинению гр. Гринёвой Софии Евгеньевны, 1873 г. рожд., по соц. происхождению дворянки, бывш. игуменьи и настоятельницы женского Покровского монастыря в гор. Киеве, в совершении преступлений, предусмотренных ст. 54/11 УК УССР, направить в Особ. Совещание при Коллегии ГПУ УССР с ходатайством о применении к гр. Гринёвой админвысылки в Казахстан сроком на три года.

Возможно, из-за этой “недоработки”, Особое Совещание при Коллегии ГПУ УССР не поддержало ходатайство и приняло 3 октября 1932 года неожиданно мягкое решение: «Гринёву Софью Евгеньевну из-под стражи освободить, лишив права проживания в 12 п. п. сроком на три года, считая срок с 14/Х-31 г. Дело сдать в архив» (Свято-Покровский женский монастырь С. 106).

Схима

Даже после ареста о. Димитрия и Матушки Софии истинно-православные продолжали приезжать в Ирпень ради причастия, не желая причащаться в сергианских храмах. Елена Концевич опубликовала в своей книге письмо Елены Александровны Нилус, в котором та иносказательно сообщала как раз о таких посещениях, указывая последним в этих посещениях 1933 год:

«У нас никто из наших не имеет ничего общего с докторами Сергиева и в его лечебницах не лечимся. Он совершенно незаконно действовал, т.к. старик д-р Петров его тогда назначил своим заместителем для текущих дел, когда должен был уехать, а он незаконно без пленума всех докторов выбрад управление, которое всеми делами правит. Старики Петров и Кириллов это управление не признают и оба в гонениях и скорбях. Муж мой был сильно возмущен действиями д-ра Сергиева и т.к. все ревнители истинной Гомеопатии (Православия) лишены возможности лечиться, ибо все аптеки в руках тех, которые все захватили. Трудно тебе объяснить, но если все знаешь, то НЕПРИЕМЛЕМО. Одно тебе скажу: я все время в Чернигове была без доктора и ездила в Киев (к м. Софии) когда нужно было, т.е. раз или два в год. Здесь тоже: дети не лечились (т.е. не причащались). Я была в последний раз в Киеве к Покрову, т.е. в 1933 году» (Концевич С. 32-33).

Видимо, игумения София приезжала в Ирпень в 1930-е годы, несмотря на запрет. В пользу этого предположения говорит фотография на которой мы видим группу монахинь, а в её центре – епископа Дамаскина (Цедрика) и Матушку Софию. Считается, что он постриг её в схиму в 1934 году в Ирпени, во время краткого перерыва между двумя ссылками – Соловецкой и Средне-Азиатской, откуда уже не вернулся:

The leading anti-Sergianist hierarch in the Kiev area was the bright figure of the Bishop-Confessor Damascene (Cedrick), who was spiritually very close to Abbess Sophia. <…> He was often arrested, released for a short time, and then exiled again and again. On one such visit, when Mother Sophia was also free from prison for a time, he tonsured her in the Great Schema. There exist a rare photograph of him with Mother Sophia and her flock, taken probably in 1934, between his last two arrests; he is seated at the center with Mother Sophia seated at his left (Andreyev С. 353-54).

Конец общины

Монашеская община существовала в Ирпени до 1937 года. Во времена ежовского террора монахинь арестовали и вывезли на крайний Север, в оленеводческий совхоз на Камчатке. Елена Бабенко прислала оттуда телеграмму покровским монахиням, скрытно жившим в Киеве, и они отправили сестрам денег, но ответа не получили.

Кончина

Игумения София скончалась 4 апреля 1941 года в селе Покров Московской области (после 1957 — Жуковская область). Она жила в этом селе в небольшом деревянном доме неподалёку от Покровского храма, с сестрами киевского Покровского монастыря Пелагией (Белецкой) и Марией (Зининой). Три года перед смертью она задыхалась, страдая бронхиальной астмой. В 2012 году нетленные мощи преподобноисповедницы были обретены и перенесены в Покровский монастырь в Киеве.

Источники

Andreyev Ivan Russia’s Catacomb Saints: Lives of the New Martyrs Platina: Saint Herman of Alaska Press 1982

Браккер Б А «В тихой обители: О пребывании в Покровском женском монастыре великой княгини Александры Петровны» Исторический вестник 1914 № 1 С. 234-49 

Концевич Елена Юрьевна Схиигумения София Настоятельница Покровского Монастыря в Киеве 1873-1941 Форэствиль: Свято-Ильинское издание 1976

Нилус Сергей  Александрович На берегу Божьей реки Сибирская благозвонница 2009  

Польский Михаил Афанасьевич, протопресвитер Новые мученики российские В 2-х тт. Jordanville: Holy Trinity Monastery Т. 2 1957

Свято-Покровский монастырь, сост. Преподобноисповедница София Киевская Киев: Свято-Покровский монастырь 2012 

Шкаровский Михаил Витальевич Иосифлянство:течение в Русской Православной Церкви Санкт Петербург: Мемориал 1999

Опубликовано

Бестелесны ли безгрешные катакомбы: западные публикации о православном подполье в СССР (по материалам Кестонского архива)

Инокиня Татиана (Спектор)

В 2008 году Алексей Львович Беглов (1974-) выпустил книгу, в названии которой В поисках «безгрешных» катакомб слово «безгрешных» взято в кавычки. Почему? Не потому ли, что это  цитата — из Письма Александра Исаевича Солженицына (1918-2008) к Третьему Собору РПЦЗ 1974 года? В Письме сказано, что православного подполья в СССР нет и что «безгрешная, но и бестелесная катакомба» существует лишь в воображении «деятелей Зарубежной Церкви» (Солженицын 1974: 7). Эту же мысль чуть иными словами выражает и Беглов, называя православные катакомбы «мифом», созданным «авторами, принадлежавшими к Русской Православной Церкви Заграницей» (2008: 10).

Цитата всегда указывает на связь между двумя текстами и часто предполагает единомыслие их авторов. Так ли это в нашем случае? Беглов, будучи историком официальной российской Церкви выражает официальную точку зрения на православное подполье, которая включает три тезиса. Один мы уже рассмотрели, второй — о том, что нелегальные приходы были подпольной частью Церкви легальной, —  заявлен Солженицыным в том же Письме, где сказано, что «реальный православный русский народ», в том числе и те верующие, которые молятся «у источника», принадлежит к официальной «Русской Церкви» (1974: 7). Третьего тезиса — о том, что те «немногие» истинно-православные общины, которые противопоставляли себя официальной Церкви, были на самом деле сектантскими, — у Солженицына нет, но его настойчиво высказывал в западной прессе о. Димитрий Дудко (Дудко 1979-3: 40, 1979-7: 38).

Как видим, цитата из Письма Солженицына в названии книги Беглова действительно выявляет единомыслие между современными историками официальной Церкви и величайшим историком сталинской эпохи. Вполне может быть, что Беглов сослался на Солженицына. чтобы придать дополнительный вес официальной концепции. Выполнена ли эта задача? Отчасти, да, выполнена, потому что поддержка пришла из, казалось бы, оппозиционного лагеря: Солженицын и Дудко — самые известные на Западе диссиденты 1970-х годов. Тот факт, что оба, тем не менее, подчёркивали свою принадлежность к Московской патриархии, не особенно известен и потому во внимание не берётся. В своём докладе я приведу аргументы в пользу существования Катакомбной Церкви, которые содержатся в действительно постороннем источнике, не имеющем отношения ни к Зарубежной Церкви, ни к Московской патриархии. Речь пойдёт о трёх сериях публикаций об Истинно-Православной Церкви в правозащитных и массовых западных изданиях в 1970-е — 1980-е годы.

Хрущёвская антирелигиозная кампания пробудила интерес западного мира к религиозной жизни за железным занавесом, в том числе и к православному подполью. В 1960-е годы в академической и церковной печати на Западе активно публиковались материалы о православных катакомбах, но в массовой прессе эти сведения не появлялись до тех пор, пока усилиями Майкла Бурдо и его сотрудников не открылся в 1969 году Центр изучения религии и коммунизма, ныне известный всему миру как Кестонский институт.

Кeston College сообщал об истинно-православных, наряду с другими религиозными группами, в инфомационных выпусках Keston News Service и в сборниках Christian Prisoners in the USSR и Religious Prisoners in the USSR, где помещал списки имён людей, арестованных за веру. Помимо Кестона, о православных катакомбах писали Amnesty International, Die Glaube in der Zweiten Welt, Radio Liberty, Reuter, Le Figaro, les Catacombes, Les Cahiers du Samizdat, Наша Страна, Новое Русское Слово, Посев, Русская Мысль, Русское Возрождение.

В отличие от других заключённых, которые активно писали на Запад и просили помощи в своей борьбе с тоталитарным режимом, истинно-православные узники молчали, и о судьбе их сообщали представители других конфессий, неверующие политические диссиденты и профессиональные журналисты. В Кестонском архиве, который с 2007 года находится в техасском университете Бэйлор, мне удалось обнаружить три серии  таких сообщений, опубликованных в эмигрантских и собственно западных правозащитных и массовых изданиях в 1970-е и 1980-е годы.

Самой известной среди таких публикаций была серия сообщений о судебном процессе над истинно-православным архимандритом Геннадием (Секачом), который проходил в Сухуми в 1976 году. Московский корресподент агенства Reuter Роберт Еванс узнал об этом процессе из газеты Советская Абхазия, и 13 мая 1976 года Reuter опубликовал это сообщение, а другие газеты и журналы перепечатали его (Die Glaube in der Zweiten Welt, No. 6 October 1976, 6-7; Наша Страна 26 апреля 77: 3). Относительно конфессионального статуса, иерархического ранга и личности о. Геннадия существует много противоречивых сведений, но они не влияют на содержание и качество информации, полученной из официальной советской газеты. Там было сказано о том, что в течение десяти лет (1964-1974) в Абхазии существовали тайные общины и монастыри ИПЦ. Приглашённые соратниками о. Геннадия, молодые люди и девушки приезжали в абхазский город Ткварчели со всех концов Советского Союза, устраивались на работу на местной фабрике, а вечером отправлялись на занятия в подпольные религиозные семинары. Многие из них принимали монашеский постриг и возвращались домой, где продолжали подпольную деятельность. Сведения об о. Геннадии и его общинах публиковались в правозащитных изданиях в течение одиннадцати лет. Одно из последних сообщений — о том, что он был, по-видимому, предан осведомителем КГБ, внедрённым в его группу, — появилось в Информационном бюллетене Кестона в августе 1987 года (Keston News Service No. 282, 20 August 1987: 6).

Другая серия публикаций — о десяти истинно-православных женщинах, заключённых в «малой зоне» политического женского лагеря в Барашево в Мордовии, —  выходила с 1977 по 1981 годы. Парижская эмигрантская газета Русская Мысль опубликовала в августе 1977 года большую самиздатскую статью «Женщины в лагерях» (№ 3166, 25 августа), сведения из которой затем были распространены в других изданиях на разных языках: Die Glaube in der Zweiten Welt, Radio Liberty, Les Cahiers du Samizdat. Сообщалось, что с 1972 года в «малой зоне» 385/3-4 отбывали наказание одиннадцать истинно-православных женщин, но в 1976 году их осталось десять. Трём из них ещё не было сорока лет, одной — пятьдесят, двум — больше семидесяти, а остальные были старше шестидесяти. Пять женщин были «опасными рецидивистками», то есть отбывали второй или даже третий срок в 10 лет с последующей ссылкой на 5 лет или больше. В 1972 году они получили свои сроки за то, что оставляли в патриархийных храмах записки с призывом к духовенству отказаться от сотрудничества с властями. Какая-то часть их группы, а может быть, и все они побывали в Москве в 1971 году и вручили такую записку Патриарху Пимену (Извекову) в Елоховском храме. Их судили и за другие преступления: ни у одной из них не было паспорта, не было официальной прописки, как не было и постоянного места работы.

В лагере эти женщины не вступали в контакт с администрацией, не участвовали ни в каких мероприятиях и не ходили на работу. За это их постоянно жестоко наказывали — отправляли в ШИЗО (штрафной изолятор-карцер) на 15 суток, где морили голодом и, главное, холодом — отнимали всю одежду, кроме ситцевого тюремного платья, вместо сапог давали шлёпанцы, отняв даже и носки, а температура в карцере нередко бывала ниже +10°С. Выйдя из карцера, они опять отказывались от работы и опять шли в карцер. Однако, женщины никогда не роптали, а отправлялись в ШИЗО с радостью, земно поклонившись перед этим всем сокамерницам и попросив у них прощения.

Распорядок дня у них был такой: они вставали в 6 утра и молились все вместе два часа, только после этого приступали к еде, то же самое и вечером. В кестонском документе КС 3454 сказано, что они вставали ещё и ночью, в 2 часа, и молились с земными поклонами, отчего у них были мозоли на руках и коленях (2 September 1981). Все они держали строгий пост по средам и пятницам, а некоторые и по понедельникам, что в лагере требовало особой заботы и изобретательности. Они поражали своей добротой, кротостью, усердием к молитве и сочувствием друг к другу и к сокамерницам. С администрацией они держались с удивительным достоинством и никогда не лгали. Эти женщины имели строжайшим образом скрываемые от посторонних связи с единомышленниками в лагере и на свободе.

Больше всего сообщений, причём противоречивых, было опубликовано о судьбе одиннадцатой женщины, учительницы Раисы Ивановой, точнее, о её смерти, в изданиях: Chronicle of Current Events, No. 33 (1976) No. 52 (1980); Бюллетень № 2 (1977) и Бюллетень № 15 (1979) Рабочей группы по использованию психиатрии в политических целях, Keston Book No. 11 (1979). До сих пор так и неизвестно, что именно произошло с Раисой: она скончалась, была убита или покончила с собой; где это случилось: в лагере, в Казанской психиатрической тюремной больнице или по пути в больницу из лагеря; когда это случилось — ясно только, что в какое-то время между 1974 и 1977 годом. Известно, что её объявили психически больной и отправили на обследование в Институт Сербского, откуда она вернулась с диагнозом «психически здорова», однако, администрация лагеря на этом не успокоилась: вскоре заключённая Коган, осведомительница, заявила, что Иванова хотела её убить. Иванову отправили в психиатрическое отделение лагерной больницы, а что случилось потом, мы так и не знаем.

Третья серия публикаций — в тех же изданиях и примерно в те же годы (1974-1984) — рассказывает о Михаиле Васильевиче Ершове. В некоторых статьях его называют Владыкой, но гораздо чаще — иеромонахом или монахом. Наиболее полные сведения об этом человеке дают российские авторы Ирина Ивановна Осипова (1998, 2008) и Игорь Васильевич Ильичёв (2011), но и западные публикации о Ершове заслуживают внимания, потому что вносят особый вклад в историю истинно-православного движения.

Волна публикаций об о. Михаиле была вызвана известием о том, что в 1976 году он был отправлен из Мордовских лагерей в Казанскую тюремную психиатрическую больницу. Об этом сказано в статье Анатолия Эммануиловича Краснова-Левитина (1915-1990) «Гонения продолжаются», опубликованной в газете Русская Мысль в декабре 1977 года. Следующая статья, «Жив или мёртв иеромонах Ершов?», напечатанная в той же газете в мае 1978 года, даже включает официальный ответ Управления медицинской службы МВД СССР на запрос об о. Михаиле. Заместитель начальника этого Управления писал 2 декабря 1976 года: «Ершов М.В. находится на принудительном лечении в психиатрической больнице МИЗО СССР по определению судебных органов и отменить его может только суд» (РМ 11 мая 1978: 5).

Западные публикации, посвящённые о. Михаилу, говорят о нём в агиографических терминах. Его пребывание в тюрьмах и лагерях описано как аскетический подвиг: за 40 лет заключения он прошёл почти через все советские тюрьмы и лагеря, 15 лет из этого срока он был закован в цепи, в 1944 году он провёл 81 день в камере смертника, где его морили голодом (РМ 11 мая 1978, Cahiers 1978). Во многих статьях речь идёт о благодатных дарованиях о. Михаила: прозорливости, даре исцеления, даре рассудительности, — и они тоже описаны высоким житийным слогом. В статье журнала Catacombes 1984 года рассказано о том, как о. Михаил исцелил в Мордовии от застарелого диабета своего сокамерника, осуждённого за антисоветскую агитацию на 6 лет лагерей, научил его молиться Богу, и после трёх месяцев совместной молитвы, тот был освобождён «за отсутствием состава преступления» (Catacombes 1984: 16).

В статье Алексея Киселёва, основанной на интервью с  Анатолием Красновым-Левитиным и опубликованной в нью-йоркской газете Новое Русское Слово, говорится о том, как в лагере с Владыкой Михаилом (как он назван в статье) встретился в 1960-х годах Владимир Николаевич Осипов (НРС 1 февраля 1975: 3; цит. по Andreev 82: 560). Осипов косвенно подтверждает эту встречу в своих воспоминаниях, не называя имени о. Михаила и считая его диаконом (Осипов 2003: 60-61). Возможно, строго традиционные националистические и славянофильские взгляды если не сформировались у Осипова, то хотя бы окрепли, под влиянием бесед с истинно-праволславным священнослужителем Михаилом Ершовым.

Сообщение о переводе иеромонаха Михаила из лагеря в Казанскую психиатрическую тюрьму, якобы состоявшемся в 1976 году, имело особую трагическую перспективу, потому что 17 июля 1974 года Хроника текущих событий извещала о его кончине 4 июня 1974 года (№ 32: 80). Многие источники утверждают, что о. Михаил скончался от паралича, разбившего его после того, как ему насильно сбрили бороду (Catacombes  1984: 16, Вагин 1977: 258 и 1978: 40; см. также Осипова 2008: 105).

Обратим внимание на три обстоятельства: количество, качество и время появления этих материалов. Во-первых, публикаций было много — это была целая лавина сообщений на разных языках, вышедших в разных странах. Во-вторых, это были публикации в правозащитных, значит неправославных органах, тем не менее, все они с доверием и почтением говорят о тайных монастырях в Абхазии, о подвижничестве десяти истинно-православных женщин в «малой зоне» политического лагеря, о благодатных дарах истинно-православного архиерея, проведшего почти всю жизнь в заключении. Большое количество непривычных, шокирующих сведений привлекло внимание к Катакомбной Церкви широких читательских кругов. В-третьих, все эти сообщения вышли вскоре после того, как Солженицын заявил в своём Письме, что катакомбная Церковь в СССР не существует. Словно в ответ ему, многочисленные сведения о живой и сильной Катакомбной Церкви, в которой активно действует «реальный русский православный народ», были опубликованы в таком источнике, который нельзя обвинить в предвзятости.  Наконец, и это главное, в западных публикациях 1970-х и 1980-х годов отчётливо выражена мысль об осознании катакомбниками своей принадлежности к Истинно-Православной Церкви и о непризнании  ими Московской патриархии.

О том, что единственной причиной 43-летнего заключения истинно-православного священнослужителя Михаила (Ершова) в советских тюрьмах и лагерях был его отказ признать официальный Московский патриархат, сказано на разных языках:

L’unique crime de cet homme de Dieu est de ne pas reconnaître l’autorité du Patriarcat de Moscou et donc d’appartenir à l’Eglise des Catacombes (Les Cahiers du Samizdat 1978: 46)

Der Grund seiner Haft liegt einzig darin, das er sich weigerte, das vom Staat kontrollierte Moskauer  Patriarchat kirchenrechtlich anzuerkennen (Die Glaube in der Zweiten Welt 2 December 1977: 2)

Was arrested 40 years ago for refusing to recognize Soviet State control of the Orthodox Church (Reuter, 23 November 1977)

Ершов отказывался раскаяться и принять официальную церковь (Хроника текущих событий № 32, 1974: 80).

В 1976 году Евгений Александрович Вагин (1938-2008) вывез на Запад Завещание о. Михаила, которое получил от его духовных чад в лагере. «Оно было записано на белой полотняной рубахе, вшитой в тюремный бушлат, и таким образом сохранилось» (Вагин 1978: 41). Завещание было опубликовано в нескольких эмигрантских изданиях, откуда оно свидетельствует миру об Истине, кровью и муками сбережённой русским православным народом в годы беспримерного насилия тоталитарной безбожной власти и подчинившейся ей официальной церкви.

Литература

А.К. «До и после Гонолулу» Русская Мысль 8 декабря 1977, 5

Беглов, Алексей Л. В поисках «безгрешных» катакомб. Церковное подполье в СССР. Москва:     Издательский Совет Русской Православной Церкви «Арефа». 2008

Бюллетень No.2 Рабочей группы по использованию психиатрии в политических целях (1977) Вольное слово. Самиздат. Избранное. Вып. 31-32. Посев. 1978, 32-33

Вагин, Евгений A. “Интервью Вестнику РХД‘” Вестник Русского Христианского Движения № 122, III            (1977): 252-262

Вагин, Евгений A. “Изгнании правды ради” Русское Возрождение 4 (1978): 33-57

Вагин, Евгений A. “Россия сегодня — искание пути” Русское Возрождение № 6, II (1979): 168-188

Дудко, Димитрий, свящ. “Письмо митрополиту Филарету” Посев 3 (1979): 40-41

Дудко, Димитрий, свящ. “На сегодняшний день” Посев 7 (1979): 37-38

“Женщины в лагерях (Самиздат)” Русская Мысль 25 августа 1977, 5

“Жив или мёртв иеромонах Ершов? (Самиздат)” Русская Мысль 11 мая 1978, 5

«Завещание катакомбного священнослужителя» Православное Обозрение 43 (1977): 79-80

Ильичёв, Игорь В. Воин Христов верный и истинный. Тайный епископ ИПЦ Михаил (Ершов) Москва:       Братонеж. 2011

Краснов-Левитин, Анатолий Э. “Гонения продолжаются” Русская Мысль 8 декабря 1977, 4

O.A. “Об «истинно-православных» христианах в СССР ” Русская Мысль 20 апреля1978, 5

Осипов, Владимир Н. Дубровлаг: Воспоминания о ГУЛАГе. Москва: Наш современник. 2003

Осипова, Ирина И. «Сквозь огнь мучений и воду слёз…» Москва: Серебряные нити. 1998

Осипова, Ирина И. «О, Премилосердый … Буди с нами неотступно…» Москва: Братонеж. 2008

Солженицын, Александр И. “Письмо А.И. Солженицына Третьему Собору Русской Зарубежной Церкви”                 Православная Русь 18 (1974): 6-11

Хроника текущих событий № 32, 17 июля 1974 года

Andreev, Ivan M. Russia’s Catacomb Saints: Lives of the New Martyrs Platina: Saint Herman of Alaska Press. 1982

Christian Prisoners in the USSR 1979 Keston Book No. 11 Keston: Keston College

Chronicle of Current Events, Amnesty International, Nos. 32 & 33, 1976

Chronicle of Current Events, Amnesty International, No. 52 , 1980

“Das Schicksal zehn inhaftierter «Wahrer Orthodoxer Christinnen»” Die Glaube in der Zweiten Welt, No. 725, 31  May 1978, 20

“Destin du père Mikhail Erchov” Les Cahiers du Samizdat No. 52, julliet 1978, 7

Evans, Robert “Sowjetische Polizei zerschlagt Untergrundkloster” Die Glaube in der Zweiten Welt, No. 6 October 1976, 6-7

Evfrosinia (Molchanov), Prioress, and Sister Tatiana (Spektor) «Women of the Russian Catacombs: Monastics, Mothers and Martyrs » Part II Keston Newsletter  14 (2011): 5-17

Keston News Service No. 282, 20 August 1987, 6

“Le moine russe Mikhail Erchov vient d’etre interné à l’hopital psychiatrique de la ville de Kazan” Catacombes fevrier 1978, 7

“Lebt Priestermonch Erschov nach 40 Jahren Haft in Psychiatric Anstalt?” Die Glaube in der Zweiten Welt No. 9, 31 Mai 1978, 18-19

“Orthodoxer Mönch zwangsweise in psychiatrische Klinik eingewiesen” Die Glaube in der Zweiter Welt № 12, 2 December 1977

“Qu’il vous soit fait selon votre foi…” Catacombes novembre-decembre 1984: 15-16

Rowe, Michael “Christian Prisoners in the USSR 1979-1980: Chronicle” Religion in Communist Lands Keston College Vol. 9 Nos. 3-4 Autumn 1981: 80-83

“Russian Orthodox Monk” Reuter 23 November 1978

“True Orthodox Christians Begin to Speak Out” Keston News Service, No. 287, 5 November 1987

«True Orthodox Christians in Labour Camp» Radio Liberty Script No. 270, 4 November 1977