Воспоминания леснинской монахини Иоанны (Анастасии Литвиненко) о иеросхимонахе Никодиме (иеромонахе Назарии), прославленном РИПЦ в сонме исповедников и подвижников Катакомбной Церкви в 2008 году
Иеромонах Назарий (в миру Нестор Конюхов) родился в 1888 году в селе Луговка Богодуховского уезда Харьковской губернии (ныне Сумской области), в крестьянской семье. Отца его звали Стефаном, мать Меланьей, а деда по отцу — Ефимом.
С дедушкой Ефимом был такой случай. Он поехал в Писаревку к мастеру за киотом для иконы Спасителя. Получив от мастера киот с иконой, он зашёл с друзьями в шинок. Там они выпили водки, и оказалось, что не хватает денег, чтобы за неё расплатиться. Дедушка не раздумывая дал в залог за водку икону. Тут же его начало бить: он потерял сознание, изо рта пошла пена — напало беснование. Друзья его испугались, на руках снесли его в повозку и отвезли в село. Сын Стефан перепугался, тут же пошёл в Писаревку, заплатил за водку и забрал икону. Дедушка сразу пришёл в себя, упал перед большой иконой Пресвятыя Троицы и стал просить прощения у Господа за такой великий грех. Он так сильно плакал, что, по словам Батюшки о. Назария, возле него была лужа слез. Три дня он плакал, не поднимался. Он потом говорил: «Я встаю, поворачиваюсь, хочу идти, а бесы кричат: Наш! Наш!» Так они не давали ему три дня отойти от иконы. Без сна, без еды стоял и плакал. Когда пришёл в себя, у него появилась мысль оставить мирскую жизнь, все дела, пойти в Киев, поклониться святым местам и поступить в какой-нибудь монастырь. Так он провёл целый год — желая и не решаясь уйти в Киев.
В то время был в Киеве прозорливый старец, отец Иона, строитель Свято-Троицкого монастыря на Зверинице (впоследствии схиархимандрит Петр, скончался 9 января 1909 года 107 лет от роду). Когда Ефим наконец собрался и прибыл в Киев, ему показали, как пройти к затворнику Ионе, и подсказали, как к нему обратиться. Ефим так и сделал — подходит к его двери и говорит: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!» А затворник отвечает: «Аминь, чадо Евфимие, заходи!» И говорит: «Я тебя уже целый год ожидаю. Заходи и расскажи, что с тобой было.» Дедушка всё и рассказал, а когда закончил, попросил: «Батюшка, благословите остаться в обители, чтоб спасти свою душу.» Но отец Иона не согласился: «Нет тебе благословения идти в монастырь. Поезжай домой, наставь на путь спасения всю свою семью. И чтоб в вашей семье не было никогда ничего спиртного!» Дедушка вернулся, стал вести благочестивую жизнь и наставлял на верный путь своих детей и внуков. Бывало, когда проходит по селу, слышит вслед: «Святой, святой идёт!»
Ещё Батюшка рассказывал, что в их семье было множество икон и святынь. Ещё до его рождения дом сгорел, святыни вынести не успели, и все видели, как к небу от горящего дома поднялся радужный столп, играющий всеми красками. Горело всё село, но нигде ничего подобного не было, и все решили, что это благодать от горящих святынь поднялась к небу в этом сияющем столпе. Вот в такой семье родился будущий иеромонах отец Назарий.
Батюшка рассказывал, что он родился мертвым, и мать слезно молилась, просила, чтобы ожил, и обещала отдать ребёнка на службу Богу. В раннем детстве у него было видение или сон: ему показали людей ранних веков христианства, которые были степенны и благочестивы, потом людей средних веков, уже более оживлённых, а затем людей последних веков — они страшно кричали, суетились и куда-то бежали, как сумасшедшие. Батюшка говорил, что это были движущиеся картины на стене, вроде кино. Он испугался и стал звать маму. Она прибежала и успокоила его.
Ещё Батюшка рассказывал такой случай, который произошёл, когда ему было лет десять-двенадцать. За огородом у них была речка. И вот пошёл он на речку удить рыбу.
Сижу, — говорит, — с удочкой, и вдруг из воды поднялся дракон. Страшный! Вода так и течёт с него! Я испугался, бросил удочку, прибежал домой, кричу: «Ой, мама, мама! Страшный мне зверь показался!» Мама успокаивает: «Ничего, деточка, ничего, это бес страшный. Откуда зверь в малой речке?» Потом взрослые пошли к реке посмотреть — удочка лежит на земле и нигде ничего нет.
Когда Нестор стал подрастать, стала его увлекать улица — гулянки. Сначала он чувствовал себя на них, как чужой, не танцевал, не пел, а потом ему стало интересно. Раз-два сходил, и после третьего уже стало тянуть на гулянку: кто-то на гармошке играет, а девушки и парни поют и пляшут. Вот как-то под Успение Божией Матери (а это был у них храмовый праздник) поехал он с братом на озеро ловить рыбу. Рыбачили они сетью и задержались на озере. Едут обратно, а Нестор думает: «Что ж это мы задержались? Улица-то, поди, уже разошлась» (то есть молодёжь с гулянки разошлась по домам). И вот, в ответ на эти думы, случилось небесное видение. Батюшка рассказывал:
Брат правил лошадью, а я сидел спиной к лошади, прислонившись к задку телеги и горевал, что улица уже разошлась. И вдруг слышу над собой голос: «Куда ты, беззакониче, направляешь стопы своя — на беззаконный путь? Вспомни, что сегодня сама Царица Небесе и земли восходит от земли на Небо!» И мне так страшно-страшно стало. «Вспомни, Кому ты с детства обещал служить!» И прямо перед моими глазами на тёмном небе стали писаться огненными письменами мои грехи:»Уличные забавы… смехотворство… песни…» Я так испугался, что у меня волосы дыбом встали, шапка поднялась. А потом я ощутил в устах моих сладость, как бы сладкое что-то вложили мне в рот. Я сразу стал просить брата: «Быстрей! Быстрей погоняй!» Приехали в село и как раз пробило двенадцать часов ночи. Я побежал к отцу и стал его тормошить: «Папа, папаша, быстрей пошли в церковь!» Отец говорит: «Да ещё рано!» Но я упрашивал его. Упросил, пошли. А сторож церковь не хотел открывать… С тех пор я больше на улицу не стал ходить, стал больше молиться Богу, и только одно у меня желание было — поскорей уйти в монастырь.»
это время жил в Суздале, в Спасо-Ефимовском монастыре, старец Стефан. В этот монастырь он был сослан из Харьковский губернии, как в заключение, по клеветническому навету. Харьковский архиепископ Арсений не разобрался в клевете, подробно не испытал его дело. А дело было такое. Старец Стефан подвизался на Афоне и был послан оттуда в город Богодухов Харьковской губернии устроить там женскую обитель. Настоятельницей обители была выкрещенная немка. Подкупили одну гулящую, она привела в обитель дитя и объявила, что отец ребёнка старец Стефан. Он не оправдывался, а сказал: «Согрешил, простите!» Был суд, и отца Стефана сослали в Суздаль, в Спасо-Ефимовский монастырь. Везли его в открытом вагоне, и одна благочестивая женщина увидела над его головой сияние и сказала: «Кого же они осудили?» В монастыре он жил в одной келье с осуждённым священником, и они всё время только молились — так и докладывали о них в Синод. В эти времена посетил Суздаль Царь-мученик Николай II, но до кельи старца его не допустили, приписав о. Стефану какую-то ересь. Старец говорил потом: «Жаль, что Государь не зашёл ко мне.» За такое великое терпение Господь наградил старца даром прозорливости, и он мог что-то важное сказать Государю.
К старцу Стефану ездило много людей. Поехал к нему за советом и отец Батюшки, Стефан Ефимович. Когда он беседовал со старцем, тот трижды его спросил: «А кто у тебя средний сын?» (У Батюшки было два брата, один старше его, другой моложе). Отец молчал, не зная, что ответить. И тогда старец говорит: «А, это монах Нестор! Но он должен сначала послужить Царю земному, а потом Небесному.»
Нестору шёл уже восемнадцатый год, и он стал просить у отца и матери благословения уйти в монастырь. Но Господь судил ему сначала попасть в Суздаль. Он шёл по дорожке в Спасо-Ефимовском монастыре и мечтал: «Вот бы спросить у старца благословения поступить в монастырь!» В это время наперез ему по другой дорожке шёл старец. «Поравнялся со мной, — рассказывал Батюшка, — и трижды сказал: Бог благословит! Бог благословит! Бог благословит!» Когда после этой встречи Батюшка вошёл в приёмную отца Стефана, он увидел там встретившегося ему на дорожке старца и спросил у бывших с ним: «Кто это?» А ему говорят: «Это старец Стефан.» «Теперь уже я ничего не буду спрашивать, он меня уже благословил,»- подумал Батюшка. К старцу приступали с вопросами, житейскими и духовными, как это бывает при старческих беседах, а Батюшка ничего не спрашивал — он уже получил благословение.
И вот уже такое у меня было стремление послужить Господу, — вспоминал Батюшка, — что больше я ждать не мог. Стал просить родителей отпустить меня в монастырь. Встали отец и мать ночью, помолились слезно, благословили меня, и пошёл я. Вышел в три часа, среди ночи, не мог больше ждать. Младший брат проводил до околицы. Только вышел я за село, как стало солнышко подниматься.
Через некоторое настиг Нестор двух старушек и старика. «Куда идёте?» — «На Киев» — «Ну, и я с вами». Двенадцать дней шли они до Киева, ночуя в сёлах.
По дороге было ему испытание или искушение. На подходах к Киеву, у Дарницы, как я себе представляю по его описанию, им встретилась часовня. О. Назарий рассказывал:
Зашли мы в ту часовню, там два монаха записывают имена о здравии и о упокоении, кто хочет поминать своих родственников. Ну, эти старушки подошли, записали, подошёл и я. Записал, а монахи говорят: «Давай три рубля!» Я испугался, говорю: «Простите меня, братцы, у меня нету денег!» Они как озлобились на меня, как стали кричать, сумку мою выхватили. Попутчики мои испугались, выбежали из часовни. Я расплакался. Ну, сельский парень, испугался — монахи напали на меня! Говорю им: «Ну, напишите меньше имён!» Я уже потом понял, что это было мне вражье искушение. Хотел враг меня настроить против монашества, чтобы стремление к монастырю во мне угасить. Один другому кричит: «Бей его, босоту!» Бросили мою сумку. Я сумку схватил, вышел из часовни, догнал своих попутчиков, и пошли мы дальше.
Пришли мы в Киево-Печерскую Лавру, и тут я уже с осторожностью стал ко всем подходить. Людей везде много, и тоже записывают на поминание. Подхожу я и сразу спрашиваю: «Батюшка, а как вы записываете, сколько денег надо?» А писчик-монах говорит: «Детка, у нас тут тысячи народа, у кого, может, копеечки нету — кто сколько может, столько даёт. У нас общая молитва за всех идёт. Кто хочет, записывает». Тут уже я ободрился.
Нестору не понравилось в Киево-Печерской Лавре: много народу, шумно. Не по душе ему была эта суматоха, а хотелось попасть в какую-нибудь пустынную обитель. Нашёл он себе товарища в Лавре, пришли они с ним в гостиницу и устроились ночевать. В спальне были двух- или трёхъярусные койки. Лежат они друг против друга и беседуют. И тут Батюшка видит, что между койками идёт какая-то женщина в чёрном. Когда она поравнялась с их койками, Батюшка почему-то сразу сел на постели: заметил, что она хочет ему что-то сказать. Она повернулась к нему и в самом деле говорит: «Чадо! Ты желаешь поступить в пустынную обитель. Завтра отстоишь божественную службу, я к тебе подойду и направлю, куда надо». Выслушал он это, посмотрел на товарища, а тот будто не замечает — никакого внимания на неё не обратил и продолжает прерванный разговор.
Утром отстояли они службу, а после литургии вышли из собора во двор Лавры, и тут опять подходит к Батюшке эта женщина в монашеском одеянии, благообразного вида, и говорит: «Пойдём, я тебе укажу, куда тебе надо идти». Вывела она их за город, указала дорогу, сказала, через какие сёла надо пройти, и говорит:
Через двенадцать вёрст будут монастырские ворота. Войдёшь в них и пойдёшь к обители. Навстречу тебе будет идти старец с посохом в руке — это игумен. Подойди к нему, сделай земной поклон и скажи: «Отче! Благослови и прими меня в свою обитель!» Ты там нужен, и тебя возьмут.
После этих слов Батюшка спросил женщину, кто она и откуда: «Скажите, ради Христа, как Ваше святое имя и откуда Вы?» — «Имя моё Пелагия, я из обители на Востоке». Батюшка поблагодарил женщину и хотел что-то ещё спросить, но она исчезла, и он не понял, куда она пошла. Ему показалось странным, что товарищ его и на этот раз как будто ничего не замечал, будто даже и не видел и не слышал ничего.
Прошли Нестор с товарищем около двенадцати вёрст и пришли к обители, которая называлась «Церковщина», скит «Церковщина». В обители недавно построили храм во имя Рождества Пресвятыя Богородицы и шли внутренние работы — надо было делать иконостас. А Батюшка был столяр, плотник. Когда они вошли в ворота, товарищ его, Иван, сразу отделился и пошёл к строителям, а Батюшка пошёл по дорожке. Там он увидел старца с посохом, подошёл к нему, поклонился в ноги, как ему велела преп. Пелагия, и говорит: «Батюшка, благословите меня и примите в вашу обитель!» — «А какое у тебя ремесло?» — спрашивает тот. — «Я столяр-плотник». — «Нам таких и надо, — отвечал игумен , — отдохни с дороги, а завтра выходи на послушание».
Батюшка пошёл в гостиницу, где его накормили и дали келлию для отдыха, и со следующего дня он стал работать на отделке иконостаса.
Послушание в этой обители Батюшка нёс до военного призыва. Когда ему исполнилось двадцать лет, его вызвали в родной уезд, а оттуда направили на военную службу. Служил он в Москве, в гренадерском полку. Прослужил он два года, и началась Первая мировая война. Батюшке пришлось воевать на фронте. Когда войскам зачитывали Манифест об отречении Царя Николая II от престола, Батюшка увидел, как затмилось солнце, и подумал: «Всё, пропала Россия!»
Армию вскоре распустили, Нестор ненадолго заехал к родным, а потом вернулся в свою обитель. Там, в «Церковщине», он принял рясофор, а потом и монашество с именем Назария. Его рукоположили в иеродиакона, а затем в иеромонаха. В иеромонаха его рукополагал будущий новосвященномученик Сергий, епископ Нарвский и Ладожский (Дружинин).
В монастыре было двести человек братии. На храмовый праздник Рождества Пресвятыя Богородицы из окрестных сел и городов приходило множество народа. Батюшка рассказывал об одном чуде, которое произошло в монастыре:
Однажды на храмовый праздник пришло много народу, и повар, зная, что каши немного и на всех не хватит, очень беспокоился. Но раздавая кашу, он вдруг заметил, что каша в котле растёт, как на дрожжах: «Я набираю, а она растёт, как тесто!» Так и накормили всех паломников.
Другое чудо было такое. Монастырь посылал в Москву овощи со своих огородов. Однажды под Успение Божией Матери на железнодорожной станции приготовили пустой вагон для помидоров. Настоятель не хотел платить за простой вагона и отправил братию на станцию с возами помидоров. В монастыре шла всенощная, а часть братии грузила в вагон помидоры. Когда этот вагон пришёл в Москву и его открыли, в нём оказалась одна гниль. Пришлось платить и неустойку, и деньги за очистку вагона. Но кроме этого монастырь понёс и другие убытки — в обители начался падёж скота: погибли кони, а за ними и волы. Вот тогда настоятель опомнился и устроил благодарственный молебен Божией Матери — благодарили за то, что Владычица наказала только падежом скота, а сама братия не пострадала.
Когда большевики стали уничтожать храмы и монастыри, братия задумали устроить в обители сельскохозяйственную артель, в надежде сохранить её от уничтожения. Настоятель собрал всех, чтобы решить вопрос об этой уступке властям — о регистрации артели, но Батюшка запротестовал. Он встал и сказал: «Этого допустить нельзя!» Настоятель подошёл к нему, взял за плечи, повёл к дверям и сказал: «Иди и не смущай братию». Батюшке стало обидно, он повернулся к ним и говорит: «Вы меня сейчас гоните, а придёт время, когда и вас выгонят». И пошёл он прочь из монастыря. Сначала отправился к знакомым в Киеве, а потом вернулся на родину, в Харьковскую губернию.
Когда митрополит Сергий выступил со своей Декларацией 1927 года, народ стал разделять священников на «писаных» и «неписаных», то есть подписавших и не подписавших Декларацию Сергия. Кто-то оклеветал о. Назария, объявив его «писаным» — приехал в батюшкины края и объявил: «Отец Назарий подписал сергиевскую Декларацию и отрекся от Бога!» Слух этот прошёл, когда Батюшка ещё был в обители, а когда приехал в село, на него стали коситься, поверив обвинению.
з-за этого обвинения произошёл такой случай. В одном селе верующие собрались, чтобы отметить какой-то церковный праздник. Среди собравшихся был Батюшка и один известный в этих краях блаженный Василий Краснокутский (из города Красный Кут). Когда Батюшка пришёл в этот дом, блаженный стал ходить по комнатам, заглядывая во все углы и приговаривая: «Куда он делся? Ищите, ищите! Идите туда! Идите сюда!» Батюшка подумал: «Это так меня, наверное, в монастыре ищут». За обедом блаженный Василий взял большую луковицу, обмакнул её в солонку и дал Батюшке: «На, ешь!» Батюшка повиновался, хотя луковица была горькая и солёная. «Ну, съел, — вспоминал, — куда же мне деваться? Надо было есть!» Потом, когда пили чай, этот блаженный взял свой стакан с чаем и стал бросать в него один за другим кусочки сахара из сахарницы — столько, что чай переливался через край. Протянул стакан Батюшке — «Пей!» Батюшка выпил. Он рассудил это как пророчество: земная жизнь его будет очень горька, зато ожидает сладость в будущей жизни.
Приходившие в этот дом поначалу испытывали сомнения на Батюшкин счёт и не хотели подходить к нему под благословение, но блаженный Василий восстановил справедливость. Он говорил, указывая на Батюшку: «Сначала к священнику за благословением, потом ко мне!»
Пожив некоторое время у родственников, Батюшка поехал в монастырь за своими вещами и книгами, которые оставались в обители. Там братия рассказали ему, что искали его по всем монастырям. Батюшка взял свои книги и уехал к родственникам в Винницкую область.
Там, в Винницкой области, во время празднования Пасхи, на собравшихся христиан была организована облава чекистов. Батюшку арестовали и возбудили против него дело. Следствие шло долго, его часто вызывали на допросы, обычно по ночам.
Когда следствие завершалось, следователь спросил Батюшку:
— Как ты понимаешь советскую власть?
Батюшка ответил:
— Я скажу,какая она есть — насильственная, безбожная и вероломная.
Следователь разъярился и стукнул кулаком по столу:
— Я тебя в тайгу упеку, и ты там сгниёшь!
А Батюшка перекрестился и говорит:
— Я с Господом и в тайге не сгнию, а вы без Бога и в городах погниёте.
Батюшку осудили на шесть лет и отправили в Заполярье, на Кольский полуостров, в Мурманскую область — на лесосплав. Вывезли эшелон заключённых в тайгу, выгнали из вагонов и приказали: «Стройте себе бараки и работайте!» Заключённые были из самых разных сословий. Много было священнослужителей и монашествующих, но всем насильно сбрили бороды и сняли волосы.
Некоторые заключённые сразу же отказались работать на советскую власть, Им перестали выдавать пайки, и они поумирали с голоду. Батюшка пошёл работать на лесосплав и других подбадривал.
Снятый заключёнными лес отправляли через Мурманск за границу. Кто-то из заключённых написал на бревне: «Эти стройматериалы добываются кровью». Для выразительности и сама надпись была сделана кровью. Через некоторое время приехала комиссия с Запада для проверки положения заключённых в советских концлагерях. После этого условия немного улучшились.
В лагере многие ослабели и не могли выполнять норму, за что лишались пайка. Батюшка, став бригадиром на лесоповале, приписывал всем «доходягам» в своей бригаде выполнение нормы. В бригаду явились с проверкой, чтобы обнаружить несоответствие количества спиленного леса с указанным в нарядах. Батюшка в страхе молился, чтобы Господь его покрыл. И Господь покрыл его «вину»: добытого леса оказалось даже больше, чем было указано в нарядах.
В лагере у батюшки, конечно, не было календаря, и если восресенья удавалось соблюдать, то церковные праздники часто не знали. Батюшка рассказывал:
Как-то вышла бригада на работу, а работа не идёт — всё валится из рук. Стали высчитывать дни, и оказалось, что это праздник Благовещения. Работу прекратили.
Срок у Батюшки был шесть лет, но благодаря хорошей работе, ему удалось сократить срок вдвое (по системе зачётов) и выйти на волю через три года. Это был 36-й год. Освободившись, Батюшка вернулся на родину, где жил его семейный брат Григорий. Семья брата состояла из шести человек, а сам он работал бухгалтером в колхозе. В доме была помощница по хозяйству, вдова из другого села, которое находилось в двадцати километрах. Когда о. Назарий поселился у брата, того стали попрекать, что у него живут «поп» и «батрачка». Из-за этих разговоров Григорий хотел завести себе отдельное хозяйство в другом месте, а брату-священнику оставить отцовское подворье, но о. Назарий решил иначе — переселился в западную часть села, взяв с собой ослепшую от трахомы сестру-девственницу Марину и ту самую вдову, Христину Миронову. Там они устроили хозяйство, и скоро к ним пришла односельчанка Христины Мария Феодоровна, бывшая клиросная певчая.
О. Назарию служить в церкви было нельзя, потому что и по выходе из ссылки он продолжал не признавать митрополита Сергия. Чтобы иметь средства для жизни, он организовал бригаду плотников, и они ходили работать по найму.
Когда началась Вторая мировая война, и территорию, где жил о. Назарий, оккупировали немцы, он устроил церковь в посёлке В-Писаревка, в здании, где раньше была аптека, и стал там служить. Но открылся второй фронт, немцы стали отступать, и Батюшка пошёл с ними за границу, опасаясь, что большевики опять посадят его в тюрьму. Вместе с ним пошли и некоторые его духовные чада, и среди них Мария Феодоровна. Победа советских войск и США настигла их в восточной части Германии, откуда беженцев из СССР насильственно репатриировали, в том числе и о. Назария и Марию Феодоровну. Сталин заключал беженцев в тюрьмы и лагеря, и для Батюшки неминуемо было заключение за «предательство Родины» и за богослужения во время немецкой оккупации. Стараясь избежать ареста, он стал скрываться по родственникам, и эта подпольная жизнь продолжалась до 1967 года, когда милиция наконец «настигла» Батюшку, о котором злые люди много раз сообщали, что он скрывается дома и тайно служит.
В начале своих скитаний, в 1945-1950 годах, Батюшка служить не мог, потому что вынужден был всё время переходить из одного места в другое, от одних родственников и знакомых — к другим. Но в 1953 году Батюшка сделал себе в родном селе маленькую обитель, «скиток», как он любил называть. Это был земельный участок в сорок соток, который Батюшка огородил хворостяным заборчиком (тын) и насадил вокруг него вербы и тополя. Под огородом был «пруд» — запруда из старой речки. На участке был маленький домик, в котором Батюшка сделал и молельню — служил в спаленке по ночам под воскресенье и великие праздники.
В начале 1950-х годов скончался архимандрит Климент (в схиме Антоний), бывший наместник Киево-Печерской Лавры, и к о. Назарию стали приезжать катакомбные христиане, духовные чада архимандрита. О. Климент благословил их перед своей кончиной искать «православного священника иеромонаха Назария», не признавшего ни митрополита Сергия, ни его Декларацию. Харьковские православные тоже знали об отце Назарии, а через них и другие люди стали приезжать — много людей, которые нуждались в духовном наставлении и духовном окормлении.
Об архимандрите Клименте в Православной Руси писали, что он скончался в 1930-е годы; видимо, он ушёл из Киева в это время. Монахиня Серафима рассказывала, что о. Климент с о. Саввой имели «волчьи билеты», то есть документы, по которым никто не мог взять их к себе в дом на жительство. Один человек всё же приютил о. Климента, и он жил в сарае с коровой, где скрывались ещё и другие православные. После кончины о. Климента монахиня Мария первой приехала разыскивать «православного священника иеромонаха Назария», и с тех пор катакомбные христиане стали посещать его.
Несмотря на некоторые послабления в жизни народа в СССР после смерти Сталина, Церковь была гонима, и православные, скрываясь от чужих глаз, приезжали к о. Назарию поздно вечером. Батюшка их исповедовал и причащал ночью, а проводить их нужно было до восхода солнца. Враг старался препятствовать Батюшке и через злых людей грозил ему тюрьмой. На о. Назария писали доносы, и уполномоченные милиции несколько раз приезжали в село, разыскивая «попа», но не находили и уезжали ни с чем — Господь покрывал. Священники, отбывшие концлагеря, говорили, что этот подвиг — скрываться дома в постоянной душевной тревоге и страхе за всех живущих в доме — тяжелее, чем тюрьма.
В начале 1967 года, зимой, милиционеры пришли в «скиток» Батюшки, вошли в дом и увидели украшенного сединами старца. Полуслепой, больной, он приподнялся на постели. В это время все, кто был в доме, лежали с тяжёлым гриппом, «привезённым» с Урала односельчанами. Сестра о. Назария Марина (в монашестве Марфа) была при смерти и скончалась вскоре после прихода милиционеров. Сам Батюшка был так потрясён внезапным визитом милиции, что окончательно ослеп. Он очень страдал от ревматизма ног, катарра желудка и проктита. Ослепнув, он больше не мог служить, но добрые люди не оставили его без помощи, и он прожил у себя дома ещё восемь лет.
Скончался о. Назарий в 1975 году, в ночь с 22 на 23 января (с 4 на 5 февраля по новому стилю). Месяцем раньше, 22 декабря 1974 года (4 января 1975 по новому стилю), скончалась Мария Феодоровна (в монашестве Мелания), а через год после них, 9/22 января 1976 года умерла и Христина Миронова (в монашестве Хиония). В бывшем «скиту» Батюшки, на краю села, посадили сосны и берёзы, и сейчас там хороший лес с грибами.
